Молодёжь была убеждена, что “репрессивное” воспитание и затем постоянный, до гробовой доски, жёсткий контроль над половым поведением придуманы, чтобы обуздывать независимость людей, подавлять их волю и лишать способности критически мыслить. Считалось, что зажим сексуальности оглупляет человека и делает его конформистом. Потому–то способность наслаждаться и половая раскрепощённость были так важны для бунтарей. С их помощью они надеялись сокрушить империализм (как американский, так и советский)! Доверие к естественным желаниям человека и философия гедонизма противопоставлялись контролю общества за поведением людей и привычному зажиму спонтанной активности.

Хиппи экспериментировали, вызывая “кайф” множеством способов и придавая ему групповой характер. При этом наслаждение должно было оздоровить Я каждого из членов группы (постоянной или спонтанной, образовавшейся, например, на рок–фестивале). Целительное действие такого подхода демонстрировалось в уже упомянутом фильме “Полёт над гнездом кукушки”. МакМерфи (до того, как он угодил на операционный стол) с помощью карт, ненормативной лексики, алкоголя, и, наконец, секса превращал невротиков и даже шизофреников, находящихся в клинике, в почти нормальных людей.

В отличие от кино, в жизни всё было намного сложнее.

Хиппи признавали право каждого на свои индивидуальные пристрастия в половом плане (лишь бы не ущемлялись интересы других). Они проповедовали полную свободу выбора партнёров. На практике же такой секс часто отрывался от любви и избирательности. Это узаконило промискуитет и привело к появлению групповых семей (“фэмили”). Столь ценимая хиппи половая свобода обернулась новой формой принуждения. Мотивами вступления в секс, в том числе и групповой, стали подражание, боязнь обвинений в отсталости или в буржуазности. Такая же мотивация (и страх прослыть гомофобом) лежала в основе бисексуальной активности многих молодых людей, хотя они предпочли бы ей гетеросексуальную.

Примат чувственного наслаждения, став главным критерием принадлежности к бунтующей молодёжи, породил инфляцию интимных переживаний. Судя по книгам и воспоминаниям современников, секс, лишённый избирательности и утративший интимность, не приносил ни счастья, ни здоровья. Многие из тех, кто отправился на поиски наслаждений (бродяжничество было излюбленным способом бытия хиппи), вернулись домой больными — с депрессией, невротическими страхами, хроническими болезнями половой сферы и бесплодием. Главное же, эксперименты молодых бунтарей открыли путь эпидемии СПИДа. Но всё это стало понятно лишь потом.

Беда таилась в гедонизме. Хиппи искали в нём защиту от посягательств на своё Я; видели в нём лекарство от язв, свойственных рыночной цивилизации. Наслаждение должно было стать инструментом, сближающим людей. Но эти надежды оказались несостоятельными.

Гедонизм обернулся западнёй.

Зримым символом группового наслаждения стала самокрутка с марихуаной (анашой). Зажатую у основания рейсфедером, чтобы выкуривать её без остатка, её пускали по кругу, передавая после каждой затяжки соседу. “Травка” должна была придать ощущение счастья коллективному общению на всех уровнях — эмоциональном и интеллектуальном, словесном и невербальном, когда контакт между людьми достигается взглядом, улыбкой, прикосновением.

Считалось, что “лёгкие” наркотики — марихуана и ЛСД (“кислота” — препарат, синтезированный химиками), во–первых, абсолютно безвредны, во–вторых, обладают уникальной способностью раздвигать границы сознания. Высвобождая Я, задавленное репрессивным воспитанием, наркотики якобы позволяют ему слиться с коллективным Мы и с Мировым разумом, что сопровождается чувством наслаждения, религиозным экстазом, творческим подъёмом. Сейчас трудно понять, почему в этот психоделический миф поверили поэты, музыканты, философы и даже психологи. Университетский профессор Тимоти О’Лири пророчествовал, что со временем ЛСД будет употребляться “столь же привычно и мирно, как органная музыка и благовония, чтобы способствовать обретению религиозного опыта”.

В действительности же, групповой гедонизм с “коллективным религиозным озарением”, обещанный О’Лири, обернулся примитивным “кайфом”. Джинн “белой смерти” был выпущен из кувшина. Хиппи наивно думали, что им удастся ограничиться только “лёгкими” наркотиками. Малоориентированные в токсикологии и в закономерностях преступного бизнеса, они забыли, что живут в условиях рыночных отношений. Почуяв наживу, дельцы наркомафии ринулись к хиппи и в студенческие кампусы. Под видом “безобидных” наркотиков, заказанных молодёжью, ей сбывали героин и крек. Смертельные исходы от приёма зелья, купленного доверчивыми молодыми людьми, не смущала бизнесменов.

Гедонистическая карнавальная атмосфера, ранее царившая в среде хиппи, испарилась. Запахло насилием и преступностью. Молодёжь заплатила страшную цену за свою ошибку. Тысячи людей стали наркоманами, многие погибли — кто–то у себя дома, кто–то, нищенствуя в южных странах; иные доживали свой век в психиатрических лечебницах.

Андре Кайатт описал судьбу подростков–наркоманов, тянувшихся из всех стран Запада в Катманду, столицу Непала, где наркотики стоили особо дёшево: “Я видел здесь французских подростков 15–16 лет, неизлечимых наркоманов, которые прибыли сюда, как в Мекку. Но здесь они попадают в ловушку, они разлагаются заживо. Чтобы купить себе наркотики, они попрошайничают, занимаются проституцией, продают кровь. Катманду — это конец, это гноище. Где же в этом распаде хвалёный идеал? Я видел девушку–наркоманку, которая зарабатывала рупии тем, что позволяла использовать себя, как плевательницу. Ей платили за то, чтобы плюнуть на неё. Её лицо было облеплено харкотиной, а она ничего не замечала. Она была в наркотическом трансе” (Цит. по Мяло К. Г., 1985).

Несостоятельными оказались и надежды “раскрепостить сексуальность” с помощью всё тех же наркотиков. Как они подействуют на секс, легко было спрогнозировать не только специалистам, но и простым читателям детективов. С какой целью используют наркотики торговцы живым товаром — общеизвестно. Зелье помогает сутенёрам вербовать проституток. Наркотики дают и опытным путанам, чтобы сделать их выносливее к оргиям с такими формами половой эксплуатации, какие даже профессионалкам не хватает сил выдержать.

Если наркотики применяются для стимуляции угасшего полового желания, они растормаживают отнюдь не благородные, а чисто животные эмоции мужчин. Разговоры о самораскрытии личности при этом неуместны. Привыкание же к наркотикам закономерно ведёт к полному угнетению полового влечения; оно вытесняется наркотической зависимостью.

Времена массового увлечения гедонизмом случались и прежде, задолго до хиппи. Философия гедонизма была идеологией эпохи Возрождения, что имело определённый смысл. Слишком уж обесценило “плотского” человека долгое царство средневековой церкви. В борьбе за эмансипацию личности, против аскетизма, навязываемого духовенством, философия гедонизма оказалась превосходным оружием. Благодаря ей средневековый горожанин, до того искупающий первородный грех в беспрестанном покаянии и в умерщвлении плоти, получил право на наслаждение. Впрочем, очень скоро проявился торгашеский дух возрожденческого гедонизма. “Мы, наверное, не домогались бы столь пылко почестей и власти, из–за достижения которых ведётся большая борьба и развёртываются грандиозные битвы, если бы почести и власть не приносили нам наслаждения. А по какой другой причине ведутся войны и заключается мир, если не для сохранения и увеличения того, чем мы живём и наслаждаемся? <…> Всё измеряют наслаждением. Кто заботится о добродетели или помышляет о ней?” — рассуждает в своей “Речи в защиту Эпикура против стоиков” Козимо Раймонди.

Гедонизм эпохи Возрождения эгоистичен, наслаждение — привилегия “сильной личности”. В его рамках образованность и недюжинные таланты уживались с дикостью