Проводник дернул ее изо всех сил. Петровский сделал то же самое и группа, передав сигнал по цепочке, снова выстроилась в линию.

Неожиданно Максим услышал чьи-то безмолвные слова: «Убей врага». Майор, очевидно, четко и ясно произносил их про себя, передавая приказ. «Ты уже убивал. Убей врага. Убей. Убей. Убей» - навязчивые команды скребли, копошились в голове, мешая сосредоточиться.

- Да хватит! – заорал Максим, и обхватив ствол дерева. – Не могу я! Поймите, не могу!

- Что не можешь? Идти? – Петровский прижал пистолет к его голове.

- На мне висит двенадцать человек, - устало пояснил Максим. - Вы, наверное, не представляете…

- Не представляю, - перебил его доцент. – Но если ты сейчас же не поведешь нас дальше…

Проводник, словно бурлак, натянул веревку и понуро побрел, таща за собой остальных.

Лес заметно поредел, в просветах между деревьями показались станционные постройки, пути узкоколейки, платформа и брошенные паровозы.

Петровский достал нож, обрезал шнур и распахнул дверь одноэтажного вокзала:

- Добро пожаловать, - с притворным гостеприимством сказал он и рявкнул, схвативнаркомана за плечо: - Эй, ты! Ну-ка пособи!

Наркоман посадил детей на лавочку возле входа. Взрослым привязал руки к туловищу и примотал ноги к длинной скамье в центре зала. Яна, шатаясь, точно пьяная, опустилась на пол у стены и закрыла глаза.

- Отличный ствол! – сказал доцент, направляя пистолет на Максима. – Что ж. Пришло время утилизировать отработанный материал!

- Ты же обещал! – закричал Максим. – Говорил про ферму, про маргаритки! Ты не врал, я видел!

- Глупец! Конечно, я не врал! Толкать маргаритки, купить ферму – на жаргоне американцев значит испустить дух! До встречи в аду!

Сверкнула вспышка, в уши будто дунул ветер. Максим повис между небом и землей. Он пронесся по выбеленному, освещенному холодными лампами коридору и увидел свою мать.

Глава 13

Ольга Даниловна Безымянная, гордо подняв голову, вплыла в кабинет с табличкой «Главный врач». Бесцеремонно уселась на стул, заложила ногу на ногу и посмотрела в глаза человеку, как две капли воды похожему на доцента Петровского:

- Как мой мальчик? Как лечение?

Ее беспокойство явно показным. Безупречно накрашенное лицо оставалось невозмутимым.

- Прогресс, конечно, есть, - выдавил доктор. – Мегаломания… мания величия почти сошла на нет. Больной более не бредит экстрасенсорными способностями, какой-то зоной и офицерами ФСБ. Он конформен, послушен, разве что с трудом идет на контакт. Реакции, конечно, заторможены, но…

- Избавьте меня от подробностей, - Ольга Даниловна демонстративно покопалась в сумочке и положила на стол конверт, сквозь который проглядывали купюры. – Надеюсь, комиссия примет правильное решение о признании моего мальчика недееспособным.

- Не сомневайтесь. Не желаете взглянуть на… пациента?

- Зачем? Я хочу видеть конечный результат… впрочем, давайте.

Главврач провел Ольгу Даниловну в палату. Максим сидел на кровати, раскачивался и что-то мычал под нос, глядя мутными глазами в пол. Ниточка слюны свисала из уголка рта почти до самого колена.

Ольга Даниловна кинула на главврача вопросительный взгляд. Тот заговорил холодно и спокойно, будто на симпозиуме психиатров:

- Побочные эффекты электросудорожной терапии. Вас предупреждали, что эта процедура может разрушить целые участки мозга. Эрнест Хемингуэй после сеансов ЭСТ потерял способность писать. У вас же есть еще ребенок, насколько я знаю?

- Вас это не касается, - Ольга Даниловна промокнула глаза платком. Ее лицо так и осталось каменным. – Да, у меня был еще один сын. Он не захотел порадовать мамочку примерным поведением и хорошими оценками. Впрочем, я всегда говорила: от осинки не родятся апельсинки. Ничего хорошего у того биомусора, каким был их папаша, получиться и не могло. Один отпрыск повесился, второй – психопат. Плохая наследственность.

- Вы же видели, за кого выходите замуж, - сказал доктор. – Сами выбрали.

- Эти мужики все козлы. Пустят пыль в глаза, а нам, несчастным женщинам, потом расхлебывай. Зачем вы меня спрашиваете? Ваше какое дело?

Максим поднял голову. В безжизненных глазах появились проблески разума.

- Мама, - едва слышно сказал он. – За что?

Ольга Даниловна расхохоталась ему в лицо, и доктор с трудом подавил мысль, что лечить надо было вовсе не злосчастного молодого человека со странными фантазиями, а эту роскошную женщину, ввергнувшую собственного сына в пучину безумия.

- Я тебе говорила, что если ты будешь на меня тявкать, отправлю в дурдом? – пропела Ольга Даниловна. – Говорила. Но ты пошел на принцип. А значит и я пошла на принцип. И кто из нас оказался прав?

Максим впился взглядом в мать:

- Я убью тебя! Я выжгу тебе душу!

- Ха-ха-ха! Давай, вперед! Я жду! Что, никак? А я ведь предупреждала…

Максим сжал кулаки и бросился на мать. Санитар успел перехватить его и швырнуть на койку.

В палату вошла медсестра. В белом халате, со шприцем в руках, она быстро закатала Максиму рукав и сделала укол. Ее чуть раскосые глаза смотрели жестко и равнодушно.

Максим перестал биться и уставился бессмысленным взглядом в потолок.

- Вам лучше уйти, - резко сказал доктор. – И до конца лечения не видеть пациента.

Ольга Даниловна вышла. Дверь захлопнулась, разделяя сына и мать непроницаемым барьером.

***

Максим снова промчался по призрачному коридору и увидел Петровского с пистолетом в руке. Вот, значит, как оно на самом деле. Да, никто не умрет: ведь на самом деле нет ни Зоны, ни Олеси, ни майора. А то, что уготовано ему, Максиму, куда хуже смерти. Ну почему, почему он не послушался приказа и не убил врага еще там, в лесу? Тогда можно было бы изменить реальность… наверное. А теперь все. Больница… безумие…

Максим, будто раб перед властелином, опустил взгляд и прошептал, обращаясь неизвестно к кому:

- Дай мне шанс… Прошу тебя, дай мне шанс…

Указательный палец на спусковом крючке шевельнулся. Но за долю секунды до того, как Петровский выстрелил, наркоман рванулся и закрыл собой Максима. Что-то негромко щелкнуло и две пули с глухим хрустом ударили во впалую грудь.

- Проклятый! – проревел доцент. – Это не тебе!

Раненый захрипел, на губах вздулись кровавые пузыри. Глаза остекленели, рот расплылся в счастливой улыбке. Обнаженными нервами Проводник ощутил последний крик отлетающей души. «Нет большей любви, если кто жизнь положит за други своя».

Максим не посмотрел в глаза Петровскому. Даже не поднял веки. Он лишь мысленно заглянул в тоннель, соединивший его