— Вам я никак не могу отказать, вы же многое делаете для моего расчёта, — заверил командира управления батареи Шпак.

Они посидели ещё немного, поговорили, потом Жаров ушёл.

«Так-то оно лучше, — легко вздохнул старшина. — А листовку надо писать о капитане Кольцове».

Пожалуй, Шпак переживал за Кольцова больше, чем за кого-либо, наверное, потому, что с Кольцовым его свела фронтовая дорога под Москвой в сорок первом, когда там шли оборонительные бои. Оба служили в одной батарее. К тому же там Кольцов представил Шпака к награде медалью «За боевые заслуги», и вручал её старшине командующий фронтом. До сих пор Шпак помнит те слова, которые произнёс тогда командующий: «Надеюсь, что у тебя, старшина, будут ещё и ордена!..»

Есть люди, которые умеют владеть собой в самые критические минуты, прятать в себе чувство горечи и обиды, ничем не выдавая своих переживаний. Шпак хотя и умел владеть собой в тяжёлых ситуациях, каковых у него было немало, однако же так и не научился прятать в себе чувство горечи и обиды, вот как с капитаном Кольцовым. Прошло немало времени с той минуты, когда раненого командира батареи увезли в санчасть, а старшина чувствовал себя не в своей тарелке, будто был виновен в ранении капитана. Кажется, он был даже зол, когда ему позвонила медсестра и спросила, не сможет ли он заскочить к ней вечерком.

— Я угощу тебя вишнями, ох и вкусные, пальчики оближешь! — сказала она.

— Что ты звонишь по такому пустяку? — упрекнул её Шпак. — Если вкусные, ешь сама, а мне тут не до вишен.

Медсестра на минуту растерялась, не знала, что ответить. Она попыталась было узнать, почему он такой сердитый, но он ещё более повысил голос:

— Всяких дел у меня по самое горло. Даже письмо жене не смог написать, а ведь для меня она, моя Зара, самый близкий человек. То одно, то другое...

— Что у тебя случилось, Вася? — ласково спросила Мария.

— А ты считаешь, что ранение моего командира в бою не может вызвать в моём сердце горечь?

— На моих глазах умерло немало раненых, так что же теперь — опускать руки? — громче обычного произнесла Мария, и Шпак понял, что она обиделась на него.

— Ладно, на этом поставим точку, я очень занят, — сказал он и положил трубку на аппарат.

Но спустя некоторое время старшина пожалел о том, что нагрубил Марии, и решил позвонить ей и успокоить. Шпак поспешил в блиндаж. Телефон был свободен, и он позвонил в санчасть. Мария узнала его и, помедлив, спросила:

— Что вам надо, Василий Иванович? — В её голосе сквозило что-то похожее на равнодушие, и от этого старшине стало не по себе.

— Ты извини, что я нагрубил. — Помолчав, он продолжал: — Скажи, Маша, как там наш Кольцов?

— У него сейчас в палате командир полка, — сообщила Мария. — Ты ведь знаешь, что они земляки, и тот и другой из Горького. Полковник Карпов относится к нему как к родному сыну.

— А что, Кольцову уже сделали операцию? — Напряжение у Шпака чуть сняло, и он, уже не торопясь, объявил, что батареей теперь временно командует старший лейтенант Фёдор Кошкин. — Чудесный парень и, как я понял, не робкого десятка. У меня с ним установились хорошие отношения. Вот когда придёшь ко мне, я тебя с ним познакомлю.

Мария громко засмеялась.

— Я с Кошкиным знакома, Вася. Ты прав, он чудесный парень. Это он угостил меня вишнями, а где взял, так и не сказал.

— И ты хотела этими вишнями ублажить меня? — сердито фыркнул Шпак. — Нет уж, обойдусь без вишен.

— Ты что, обиделся?

В это время к блиндажу подкатил «газик». Шпак коротко бросил в трубку:

— Извини, но ко мне пришли. Позже перезвоню, — и положил трубку.

У «газика» стояли майор Лавров и лейтенант Жаров. Они о чём-то беседовали, потом подошли к орудию.

— Товарищ майор... — начал было рапортовать Шпак, но Лавров протянул ему руку, поздоровался и как-то необычно сухо спросил:

— Кто у вас ранен в бою?

— Красноармеец Волков, подносчик снарядов. Ему уже стало лучше, однако с неделю в санчасти полежит.

— Пусть хорошенько подлечится, — сказал Лавров. — У тебя же теперь есть начальник? — Майор чему-то усмехнулся, потёр щёку. — Ты как, с Кошкиным ладишь?

— А чего мне с ним делить? — пожал плечами Шпак. — У нас с ним одна забота — держать орудия в полной боевой готовности!

На губах майора появилась лукавая улыбка.

— Да ты, старшина, не так прост, как мне вначале показалось. — В словах Лаврова Шпак уловил ноты лёгкого раздражения. — Ладно, Василий Иванович, пойдём к тебе в блиндаж, и ты поведаешь, как были уничтожены танки в минувшем бою.

Они сели в углу блиндажа, и старшина начал рассказывать, как протекал бой, как расчёт вёл огонь по танкам фашистов. Он раскрыл все детали поединка, ничего не скрывая, даже упомянул о том, что по вине заряжающего случилась заминка, вражеский танк проскочил через окоп и мог бы своими стальными гусеницами смять орудие. Но в последний момент удалось бросить в танк бутылку с зажигательной смесью, и он, объятый пламенем, по инерции прошёл ещё несколько метров и застыл на месте...

— Кто это сделал? — прервал майор старшину.

— Я ближе всех оказался к танку, — робко промолвил Шпак.

— И вы его подожгли? — уточнил майор.

— Пришлось... — вздохнул Шпак.

— Выходит, рисковали?

Насмешливая улыбка тронула губы старшины.

— А без риска успеха в бою не добиться. Конечно, мы могли развернуть орудие и ударить по танку прямой наводкой, но вряд ли успели бы это сделать. К тому же за прорвавшимся в наш тыл танком бежали ещё два. Тут или пан, или пропал, — повёл плечами Шпак.

«Старшина не растерялся, поступил героически», — подумал о Шпаке майор, а вслух сказал:

— Теперь я уверен, что листовку надо писать о вас, Василий Иванович. Старший лейтенант Кошкин со мной согласен, и лейтенант Жаров тоже.