Прожили мы с тобой в мире и согласии много лет. Бывало, ссорились, но знай, Вася, я так любила тебя!.. Если со мной что-то случится, ты позаботься о нашем сыне, в нём есть и моя кровинка. Павел уже взрослый, скоро наденет форму офицера, но он молод, и ему нужна твоя поддержка, особенно сейчас, когда идёт такая кровавая война. Ты уж и себя побереги, Васёк. Ну а если я что-то сделала не так, прости, дорогой. Всего тебе доброго, милый!

Целую. Твоя Зара».

Шпак кончил читать письмо и почувствовал, какими влажными стали его глаза. Он не хотел, чтобы его кто-то увидел таким взволнованным, и поспешил уединиться под развесистой ивой, достал из кармана фотокарточку жены и начал её разглядывать. Зара сидела во дворе дома весёлая и кому-то широко улыбалась. Она была такой милой! У него сдавило сердце, даже стало трудно дышать. «Как я буду без тебя жить, Зара? — мысленно говорил Шпак жене, ощущая в душе пустоту и безвыходность. — Я так тебя люблю! — Он весь напрягся, до боли закусил губы. — Кончится война, я приеду домой и стану жить в четырёх стенах. Каково мне будет одному?..»

Его раздумья прервал командир батареи старший лейтенант Кошкин.

— А я вас ищу, — весело бросил он, глядя на старшину. — А чего такой грустный? Я таким вас ещё не видел, а?

Шпак поспешил возразить, мол, всё в порядке, читал письмо из дома и чуток разволновался.

— Ну и как там, в доме? — поинтересовался Кошкин. — Всё как есть? — И не дождавшись ответа, продолжал: — А вот у меня новости. Понимаешь, старшина, жена родила сына! Утром получил телеграмму. Знал бы ты, как я рад! И жена уже дала ему имя, и знаешь какое?

— Федя, — сказал Шпак.

— Откуда тебе известно, а? — удивился Кошкин.

— Вас ведь зовут Фёдором! — улыбнулся через силу старшина. — Так часто поступают мамаши... Дают детям имя отца...

После обеда бойцы отдыхали. Шпак сидел в блиндаже за столом и составлял план очередной тренировки орудийного расчёта. В углу блиндажа кто-то играл на немецкой губной гармошке, играл так тоскливо, что музыка бередила душу. Кто же это играет? Шпак приподнялся и посмотрел в угол блиндажа. На губной гармошке навевал грусть подносчик снарядов рядовой Соловей. Старшина подошёл к нему.

— Никита, ты ли это? — улыбнулся Шпак. — Я и не знал, что ты умеешь музицировать. Сыграй мне «Тёмную ночь». Души не чаю, когда слышу эту песню. Да, а где ты взял немецкую гармошку?

Боец смутился, слегка покраснел.

— На табак выменял у бойца с соседней батареи, а к нему она попала в качестве трофея... Я же бросил курить. А «Тёмную ночь» играть ещё не научился.

В блиндаж, приоткрыв дверь, кто-то зычно крикнул:

— Старшину Шпака просят на выход!

Шпак вышел. У первого орудия стоял майор Лавров.

— Это я попросил вас выйти наверх, — сказал он, здороваясь за руку, и вместе со Шпаком отошёл в сторону, к окопам. — Как жизнь?

Шпак смущённо повёл плечами.

— Идёт потихоньку. Вот завтра собираюсь поехать в госпиталь проведать капитана Кольцова, а заодно настой шиповника ему повезу, и ребята яблок в саду нарвали.

— А я к вам по делу, Василий Иванович. — Лавров развернул свою папку. — Мы выпустили о вас листовку: «Уничтожать фашистские танки, как это делает старшина Шпак!» Звучит?

Старшина зарделся.

— Что я сделал особенного? — спросил он майора, и сам же ответил: — Поджёг вражеские танки. Ну и что? Есть бойцы, на счету которых не один уничтоженный вражеский танк. Вот и надо раскрывать их опыт.

— Понимаешь, старшина, мне дали задание рассказать о командире противотанкового орудия, каковым вы являетесь, — пояснил Лавров. — Командующий фронтом генерал армии Ватутин на совещании в штабе заявил, что надо больше пропагандировать передовой опыт и мужество командиров ПТО, что мы и делаем. Возьми листовку на память...

Шпак взял её, свернул и спрятал в карман.

— Пошлю сыну, пусть узнает, чем я занимаюсь на фронте. — Старшина облегчённо перевёл дух. — Только не подумайте, что я перед сыном хвастаюсь, — добавил он, глядя майору в лицо.

Лавров усмехнулся.

— Если успеешь, не то твой сын может и не получить твоё письмо.

— Вы о чём? — напрягся Шпак, обидевшись на Лаврова, который на что-то лишь намекнул. Майор взглянул на старшину, и в его глазах мелькнула насмешка.

С тех пор как Шпак познакомился с Лавровым, работником политотдела армии, когда тот собирал материал для листовки об артиллеристах, он больше с ним не встречался. Правда, пытался позвонить Лаврову по полевому телефону, но всякий раз не заставал его на месте: он то находился где-то на огневом рубеже у сапёров, то уехал к танкистам...

— А кто это звонит и что вам надо? — однажды спросил его чей-то грубый голос.

Шпак назвался, но о своём звании не сказал, ограничился лишь фразой:

— С вами говорит командир противотанкового орудия. Майор был на нашей батарее, и я хочу узнать, написал ли он листовку о моих артиллеристах.

— Нет, пока не написал, он был занят другим делом. — Голос отвечавшего стал мягче.

— С кем я говорю? — натужно спросил Шпак. Его самолюбие было задето, и он не сдержал своих чувств.

Вместо того чтобы назвать себя, «грубый голос» заявил:

— Я передам Лаврову, что вы звонили ему. У вас есть ещё вопросы?

— Нет, спасибо!..

Сейчас, после недолгих раздумий Шпак вновь решил позвонить Лаврову. Тот был на месте и даже узнал его голос:

— Василий Иванович, я только что вспоминал вас. Хочу проинформировать, что я сделаю в отношении Павла...

— И что же вы сделаете? — нетерпеливо прервал майора старшина.

— Я поговорю с начальником штаба фронта генералом Ивановым. Он решит проблему Павла.

Шпак усмехнулся в трубку, да так, что Лавров услышал.

— Что вас смущает, Василий Иванович? — спросил он.

— У начальника штаба фронта своих дел под завязку, и вряд ли он станет заниматься Павлом. — Голос старшины прозвучал жёстко и равнодушно.

—