Бой разгорелся упорный. Расчёт старшины Шпака уничтожил три танка, четвёртый шёл прямо на их орудие, но неожиданно свернул в сторону, и снаряд, выпущенный из пушки, пролетел мимо.

— Вот сволочь, ушёл! — беззлобно выругался командир расчёта.

А пятая броневая машина, выскочив из-за догоравшего «тигра», рванула прямиком на артиллеристов, стремясь гусеницами смять орудие и уничтожить его расчёт.

— Погоди, стервец, я тебя сейчас поджарю! — крикнул Шпак.

Он схватил бутылку с зажигательной смесью, пробежал по окопу несколько шагов и затаился. Многотонный танк с грохотом взобрался на бруствер, перелез через узкий окоп, где сидел Шпак. В последний момент старшина увидел чёрное днище танка, и когда он отъехал подальше, Шпак ловко швырнул в него бутылку. Она глухо разбилась о броню, и танк вмиг охватило пламя. Люк открылся, из него стали выскакивать немцы в чёрных комбинезонах и что-то орать на своём языке. Из соседнего окопа по ним открыли стрельбу и пулемёта наши пехотинцы. Трое немцев упали замертво, а четвёртый наполовину вылез из люка, и его сразила пуля.

Танки не прошли, они повернули обратно.

После того как утихла стрельба, к Шпаку подошёл старший лейтенант Кошкин и коротко изрёк:

— Как прошёл бой, потери есть?

Шпак доложил, что вражеские танки на его рубеже не прошли, хотя пытались; расчёт уничтожил четыре танка из орудия, а пятого подожгли бутылкой с горючей смесью; есть потери — ранен в плечо подносчик снарядов рядовой Волков. Сейчас он находится в санчасти, где ему оказывают помощь.

— Да, твои ребята герои, Василий Иванович, — тепло произнёс Кошкин. — Тех бойцов, кто особенно отличился, представь к наградам — так распорядился командир дивизиона майор Белозёров.

— Такие люди есть, — промолвил старшина. — Я напишу на них реляции, кто и в чём отличился в бою, и принесу вам. Вы будете в блиндаже?

— Да, — весело бросил Кошкин. — Только не тяни с этим.

Кошкин ушёл. А Шпак лишь сейчас заметил, что к нему подошёл заряжающий Игнат Рябов.

— Что, навели порядок в ровике? — спросил старшина.

— Всё, что требовалось, расчёт сделал. — Рябов стал перечислять: — Комья земли убраны, осколков набралось целая каска, ящики со снарядами закрыты...

— Пушка цела? — сердито вскинул голову Шпак.

Он нахмурил брови и, чуть помедлив, бросил упрёк: — Ты нас чуть не подвёл.

«Всё ещё злится старшина, что заминка вышла во время стрельбы из орудия», — грустно подумал ефрейтор, а вслух промолвил:

— Пушка цела, правда, на щитке вмятина от осколка. А как её убрать, ещё не придумал. — Он смотрел на Шпака, и губы его улыбались.

— Ты чего это? — растерянно спросил старшина.

— Ловко вы бутылочку в танк бросили, немец вмиг запылал. — Рябов с огорчением и досадой добавил: — А я как есть растерялся, не сразу сообразил, что делать. Орудие-то сразу не повернёшь, а фашист уже пересёк окоп и уходил...

Шпак устало повёл бровями.

— Не беда, Игнат, ещё научишься...

— Что-то долго нет Волкова, — посетовал Рябов. — А может, его положили на лечение? — угрюмо добавил он.

— Ему надо в санчасти отлежаться: рана хоть и не опасная, но её следует лечить, — рассудил старшина. Он встал. — Вот что, Рябов: ты остаёшься в расчёте за меня, а я схожу в санчасть. Может, Волкову нужна ещё какая-то помощь.

— Привет ему от всех нас передайте, — попросил Рябов.

Шпак вернулся из санчасти повеселевшим, это заметил даже командир управления батареи лейтенант Семён Жаров.

— Что, твой Волков пошёл на поправку? — спросил он, глядя на старшину серыми выразительными глазами.

У Жарова были тонкие, как у девушки, брови, и бойцы иногда отпускали шутки в его адрес, чего он не терпел и был в обиде на тех артиллеристов, кто это делал. Шпак его уважал и не позволял ни себе, ни своим подчинённым подобных вольностей.

— Да, моему Волкову, как вы, Семён Юрьевич, изволили выразиться, стало лучше, — усмехнувшись, промолвил Шпак. — Плечо у него заживает, и через неделю он будет свеж как огурчик. А вот у Кольцова, нашего бывшего командира батареи, ранение посерьёзнее, и поправится он не скоро. — Старшина взглянул на Жарова. — А у вас что-то есть ко мне?

— Есть, Василий Иванович, — качнул головой лейтенант. — Когда тебя в блиндаже не было, звонил инструктор политотдела майор Лавров. Он приедет к нам к пяти часам вечера, просил передать, чтобы ты был на месте.

— Что ему надо? — не понял Шпак, а про себя чертыхнулся: «К пяти часам я обещал подойти в санчасть к Марии — что теперь делать? Нужно её предупредить, не то ещё обидится».

— Лавров хочет встретиться с расчётом орудия, поговорить с бойцами, как прошёл недавний бой, есть ли у них какие-либо предложения на этот счёт. — Жаров достал пачку трофейных немецких сигарет, сам закурил и угостил старшину. — У Лаврова есть что-то важное и к тебе, Василий Иванович, а вот что — он мне так и не сообщил. Сказал лишь, что ему начальник политотдела дал задание написать листовку о героических действиях артиллеристов батареи. Так что не подведи меня, старшина.

— Понял, товарищ лейтенант, — заверил его Шпак. — Встретим мы майора тепло, угостим его настойкой шиповника. Мои ребята заварили ягоды кипятком, да и сок получился очень вкусный. Кстати, налить вам стаканчик? Он уже остыл, в нём много витаминов С — так мне сказала медсестра Мария Ивановна.

— Тащи, шиповник очень полезный, а я как раз чуток простыл на сквозняке, когда укладывал в нишу ящики со снарядами.

Пока старшина ходил, Жаров докурил папиросу и загасил окурок.

Вернувшийся Шпак протянул лейтенанту стакан со светло-коричневым напитком. Жаров взял его и в два приёма выпил.

— Вот это да! — улыбнулся он, вытирая платком губы. — Теперь я понимаю, почему тебя в бою не берёт пуля, — шутливо добавил он.

— Такого напитка ребята приготовили целых три литра, и половину я отнёс в санчасть, чтобы Мария Ивановна поила им капитана Кольцова, — объяснил Шпак.

— Ну, теперь наверняка рана у капитана заживёт быстрее обычного, — бросил