лейтенанта Кошкина? — спросил Шпак.

— Они даже не знают друг друга, и что Кошкин поведает его жене? — логично возразил полковник. — Да и не в званиях тут дело, Василий Иванович. Вы с Кольцовым прошли немало горячих точек и можете рассказать жене не только об этом, но и о том, где и как воевал её муж. А это много значит. Ваши слова о капитане тепло лягут ей на сердце.

«А что, полковник прав, ближе, чем я, у Кольцова друзей на фронте не было», — грустно подумал Шпак.

— Вы должны ехать в Горький к семье Кольцова, — после паузы заговорил Карпов. — Это и моя личная просьба, как его земляка, а вашего командира.

Шпак шумно перевёл дух. После долгой паузы он дал своё согласие съездить в Горький.

— Я передам Гале бинокль её мужа, который он подарил мне на память...

— Одобряю. Бинокль весьма ценный, — улыбнулся полковник, — Кольцов очень дорожил им. Его покойный отец добровольцем воевал в республиканской Испании против франкистов, хорошо проявил себя, и бойцы-патриоты подарили ему новый бинокль.

— Я от него отказывался, но пришлось взять. А после возвращения капитана из госпиталя я его верну. Это было моё условие, и Кольцов возражать не стал.

— Галя возьмёт бинокль как семейную реликвию, — сказал Карпов.

— Я буду рад, — промолвил Шпак, и добродушная улыбка тронула его губы. — Когда мне ехать? — спросил он.

Ему самому уже хотелось побывать в семье Кольцова, познакомиться с его женой Галиной. Капитан души в ней не чаял, говорил, что она красива, «и очень меня любит», добавлял он. А теперь представляется случай самому увидеть её и оценить.

— Так когда мне ехать? — вновь спросил Шпак.

— Кого вы предлагаете оставить за себя на время командировки? — не отвечая на вопрос, поинтересовался командир полка.

Шпак назвал ефрейтора Игната Рябова. Толковый парень, и пора бы присвоить ему звание младшего сержанта.

— Это мы сделаем. — Карпов взял со стола календарь и начал что-то подсчитывать в уме. — Я вот думаю, сколько суток вам дать на командировку? Десять хватит? С дорогой, разумеется, — торопливо добавил он.

— Вполне, но отпустит ли меня начальство? — засомневался Шпак.

— Я доложу комдиву ситуацию, уверен, что он возражать не станет, — заверил старшину командир полка. — Да, и ещё один вопрос, — вспомнил он о чём-то важном. — За последние месяцы до того, как Кольцова положили в санчасть, он не получал денежного довольствия. Я получу за него и отдам вам, а вы передадите его жене... — Полковник полистал календарь. — Сегодня у нас суббота, поедете, Василий Иванович, в понедельник.

— Командиру батареи Кошкину доложить о командировке? — спросил Шпак.

Карпов сказал, что сам переговорит с ним.

— Когда поедете в Горький, узнайте в горвоенкомате, какие льготы полагаются жене за погибшего мужа, и помогите Гале оформить нужные документы, — напутствовал Карпов.

— И последнее. — Старшина встал. — Могу я объявить своим артиллеристам, что капитан Кольцов погиб?

— Обязательно расскажите, и как можно подробнее!..

Кажется, никогда ещё старшина Шпак так не волновался, как после разговора с командиром полка. С одной стороны, Карпов был обязан уведомить семью капитана Кольцова о гибели на фронте их сына и мужа, с другой — Карпов проявил о своём земляке особую заботу: посылает его, Шпака, чтобы его родным, жене поведать о том, как сражался капитан с врагом, как был ранен и как погиб по дороге в госпиталь, где ему должны были сделать операцию. И вдруг Шпака уколола мысль, что он ничего не знает о родных Кольцова: кто они, чем занимаются, да и есть ли у него родители, живы ли?

«Галя, наверное, знает, кто они и как их найти, — размышлял Шпак. — Схожу к ним, если, разумеется, они живут в Горьком или неподалёку от города, в селе. Вернусь в часть и расскажу своим ребятам, кто отец и мать капитана. А вот если живут они в другом городе, то вряд ли удастся их повидать. Что ж, на месте будет виднее...»

Возвращаясь к себе, Шпак решил хотя бы на минуту заскочить в санчасть к старшей медсестре Марии. Известно ли ей о том, что машина не дошла до госпиталя? Если нет, он передаст ей то, что услышал из уст своего старшего командира.

У санчасти с машины выносили раненых. Их было трое, и привезли их, как потом узнал старшина, из сапёрного батальона — все трое подорвались на вражеской мине, когда обезвреживали минное поле.

Шпак какое-то время постоял в стороне, пока машина не ушла, и шагнул в санчасть, где лежали раненые. Санитар — невысокого роста, с раскосыми глазами и приветливой улыбкой — перевязывал бойцу ногу чуть ниже колена и что-то говорил ему, а две медсестры меняли на койках бельё. Увидев старшину, одна из них улыбнулась ему и сказала:

— А ваша Маша на минуту отлучилась, — и заговорщически повела бровью. Во рту у неё блестели два передних зуба, они были из золота.

Шпак усмехнулся и бросил на неё взгляд из-под бровей.

— Почему вы сказали «ваша Маша»?

Медсестра не растерялась и бойко ответила:

— Вы же один к ней ходите: то чирей под мышкой она вам лечила, то простыли в дождь и она давала вам капли в нос, то ещё что-то... — Она отбросила со лба чёлку чёрных волос. — А что, Маша милая девушка, в неё можно и влюбиться. Вы ещё не влюбились? — наигранно весело спросила она.

В это время её окликнула подруга:

— Катюша, помоги мне переставить койку. Тяжёлая, одна никак не могу.

— Извините, товарищ старшина, я сейчас!

Медсестра поспешила помочь коллеге. Минут через пять она вернулась и фыркнула:

— Я даже чуточку завидую Маше...

— Почему? — спросил Шпак.

— Мне бы такого мужика, как вы, я бы, не раздумывая, вышла за него замуж! Война-то идёт к завершению, и пора нам, молодым девушкам, подумать о семейном гнёздышке.

— А вы расчётливы, Катя, — упрекнул Шпак медсестру.

Катя хотела возразить, но в санчасть вошла Мария. Увидев старшину, она подошла к нему и тихо изрекла:

—