наклонилась над ним и прижалась губами к его губам. Изо всех сил желая вернуть. Изо всех сил желая, чтобы проклятие растворилось без следа, чтобы моя сила перешла к нему, наполняя каждую клеточку его тела и возвращая к жизни.

Пусть даже я никогда больше не буду алой сирин, мне все равно.

Я просто хочу, чтобы он жил…

Это была последняя осознанная мысль перед тем, как окутавший меня жар стал нестерпимым. И, видимо не удержавшись в хрупких пределах моего тела, вырвался на свободу, накрыв нас двоих и покои Феникса алой пеленой. Сжимая его руку, я так и касалась губами его губ, желая остаться здесь навсегда, рядом с ним, когда перед глазами полыхнуло снова.

Столь яркой золотой вспышкой, что если бы я не сидела зареванная, хлюпающая и с полуприкрытыми в нашем последнем поцелуе глазами, точно ослепла бы.

Вспышка прокатилась волной, волной мощи и непонятной, незнакомой мне магии, а после… я увидела, как золото и алое слились воедино, вопреки всем законам смешения красок образовав невероятный, полупрозрачный иссиня–небесный флер.

Сглотнув, едва успев от неожиданности широко распахнуть глаза, я услышала:

— Знаешь, про Лавэя — это было самое романтичное, что я когда–либо слышал.

Феникс открыл глаза, а я с визгом, достойным Любы, рванулась к нему, обнимая. Впрочем, кто там к кому рванулся — хороший вопрос, потому что его пальцы уже вплелись в мои волосы, а его губы накрыли мои. Не знаю насчет романтики, по–моему, это было просто какое–то безумие, самое безумное, что я делала в своей жизни. Слезы текли по щекам, а я продолжала его целовать, чувствуя, как ровно бьется его сердце под моими ладонями. Его пальцы, бесконечно стирающие влажные дорожки с моих щек. Впитывая каждый его новый вздох.

Мы целовались, а над нами клубился невероятный флер новой магии.

Объединенной магии. Магии, объединившей нас.

Я словно вернулась в эту жизнь, в этот мир вместе с ним. В мир, которым он стал для меня. Который только что снова расцвел всеми красками, яркими, как никогда.

Теперь я знала, что если что–то и может спасти, то это любовь. Только любовь и может спасти. Даже если она одна на двоих. И уж тем более если она наша общая.

Глава 23. И жили они долго и весело

— По–моему, нам пора собираться, — произнесла Люба.

— Нам всем, а тебе особенно, — Вера мне подмигнула. С того дня, как сестра вернулась (точнее, Легран ее вернул), мы не могли наговориться. Часами сидели все вместе и болтали обо всем. Конечно, поначалу у Веры было много вопросов, особенно про все, что здесь творится — и я ее прекрасно понимала, но она очень хорошо справилась. Даже на стадию отрицания не заглянула, как мне кажется. Впрочем, очень сложно отрицать то, что у тебя перед глазами, за спиной, под потолком, на земле… везде, в общем.

Магия и впрямь была в этом мире повсюду, и она очень плавно вернулась в тело сестры, когда та пришла в себя. Учитывая, что Вера и в кому–то впала из–за нее, сила алой сирин раскрылась на полную за несколько дней.

Дальше уже было дело техники. Ну или не совсем техники, потому что обучались мы все втроем. Роль строгой преподавательницы на себя взяла бабушка, хотя преподавательница — это сильно сказано. Она составила нам программу, мы с Верой крайне осторожно учились управлять данным нам волшебством, а Люба зубрила теорию и отчитывалась.

К сожалению (или к счастью) ее сила, проснувшаяся там, в лесу, пока снова благополучно заснула. На память о спасении меня у Любы осталась алая прядь, которую она теперь стильно выпускала из прически — в том числе и для того, чтобы прикрывать шрам. С ним ничего сделать не удалось. Этот недомедведь оказался прав: магическому лечению (даже исцелению Феникса) порез не поддавался, заживал крайне медленно, но к счастью, все–таки зажил. Оставив о себе такое вот напоминание.

Люба говорила, что ей плевать, но я‑то видела, что нет. Сестренка очень переживала, и мы с Леграном не оставляли надежду на то, что сумеем найти способ избавить ее от шрама. Какой — пока не представлял никто, ее осматривали лучшие лекари, в том числе и сам император, который смог вывести Веру из комы за пару часов. Что ему какой–то шрам? Так мы думали. А вот поди ж ты!

На шрам порывался взглянуть Миранхард, но Люба сказала, что только через ее труп. Или что трупом станет он, если попытается к ней приблизиться. Мы решили, что трупов нам не надо, и попросили дракона не вмешиваться. Тем более что его сила в исцелении все равно не превышала фениксову. Со всем уважением к его знаниям.

— Пора, — подтвердила я, и, словно подслушивали под дверью, тут же постучали и вошли служанки. Одна катила тележку со всякими зельями и прочими украшательствами, другая несла тяжелый непрозрачный чехол. Очевидно, очередное платье!

— Зачем? — изумилась я. — Мы же сказали, что все наряды привезем с собой.

И правда привезли: мое платье украшало манекен, наряды Любы и Веры были у каждой в их комнатах. Сегодня должна была состояться моя помолвка с Леграном, с которым… ох, да много всего было! После того, как мы оба пришли в себя, потом все остальные, совершенно не ожидавшие чудесного исцеления, пришли в себя, нас отправили по разным комнатам. Отдыхать. По ощущениям, как я спала в те дни, я не спала вообще никогда, но оно и неудивительно.

Помимо того, что я справилась с тремя преступниками и только что вернула к жизни одного совершенно несносного императора, я еще и обзавелась дополнительным видом магии. Ученые умы местного мира и знатоки пожимали плечами и разводили руками со словами:

— Такого никто до вас не делал, арэа.

Каким–то образом во время возвращения Фениксу жизненной силы наши магии слились и образовали третий вид, проявляющийся вот таким синеньким флером, пока что с совершенно неизученными свойствами. Изучать ее нам предстояло вместе, потому что проявлялась и активировалась она лишь тогда, когда мы были рядом. Я даже посмеялась, что я родила магию, хотя моей шутки никто не понял. Ну и ладно. Главное, что я поняла, и что нам предстояло изучать этот новый вид магии вместе.

По ощущениям силища там была неимоверная. Легран предположил, что именно она избавила фениксов от проклятия, разумеется, через меня, но так или иначе! Такая