Шрифт:
Закладка:
В роль Элайна вошла «органично», как выражался Клаудио, когда они с Майклом над программой работали. Может, в актрисы податься? Шутка.
Маневр удался! Клода рядом с багажными каруселями не было. Элайна же простояла возле них еще полчаса. Теперь абсолютно уверенная в личной безопасности, она вышла из аэропорта. Здравствуй, Монреаль! Бьенвеню, родной, бьенвеню!
Глава 179
Канада. Монреаль
– Бьенвеню, родная, бьенвеню!
По московской привычке Нонна сидела на кухне в любимом монументальном кресле с литыми лапами вместо ног. Это было ее любимое место и в доме, и в жизни.
Фермерский дом окнами в поле Жак купил еще до женитьбы. О том, что здесь было до прихода Нонны, лучше не вспоминать. Дом, который построил Жак, на самом деле был домом, который построила Нонна. Ну ладно, если не построила, то перестроила.
Благородные, истертые, зеленоватые доски пола. Сводчатый беленый потолок со спрятанной в нишах электропроводкой и маленькими яркими лампами. На потолке крепятся, как в старину на кухнях Новой Франции, громадные старинные медные котлы и сковороды. Конечно, Нонна ими не пользуется. Но в дни уборок или просто под настроение она встает на табурет и стирает с них пыль, натирает гнутый, битый жизнью антиквариат специальными пастами, чтобы блестел не хуже зеркал! И антиквариат послушно блестит. Возможно, он не имеет художественной ценности, но историческую имеет точно, являя собой великолепные образцы утвари второй половины девятнадцатого века. Возможно, даже и первой половины…
Дом, будь он человеком, должен был бы стонать от блаженства… Художественные дарования дочери одного художника и падчерицы другого художника выплеснулись в его замшелые интерьеры и превратили замшелость в замшу. Старый, припахивающий плесенью фермерский дом посреди кукурузных полей превратился в старинный замок с будуаром прекрасной дамы в своей лучшей, своей солнечной половине.
В нижнем этаже запах антибактериального освежителя воздуха смешивался с запахами жареного мяса, голубого сыра и маринованного чеснока, которые обожал Жак, а в верхнем этаже тот же антибактериальный освежитель имел честь смешаться с сильнодействующей «Шанелью». «Шанели» было много и разной: Нонна на «Шанели» помешалась. Если б только на ней… Трагедия заключалась в том, что в минуты просветления, изредка и ненадолго освобождаясь от многогранных, как дарования, ментальных недугов, Нонна была способна адекватно оценивать свое состояние. Лучше б уж и не могла. Меньше бы терзалась. Сейчас пришла именно такая минута: Нонна была временно здорова и потому печальна.
Старинная французская песенка Петра Ильича Чайковского прервала эту неприятность, гениально и чуть жалобно зазвенела в полях Новой Франции. Русская красавица княжна взяла мобильный, белый, как сахар. Даже белее.
– Элка?! Ты? Куда ты пропала? Я тебе тысячу раз звонила…
Нонна живо отвернулась от своего перевернутого отражения в медном котелке и стала смотреть в хорошее и чистое зеркало, вмурованное в простенок между окнами, выходящими в поле. Зеркало было самое дорогое в доме. Нонна звала его «третий глаз».
– Нонночка, ты можешь сейчас за мной приехать? Я в Дезжарденс.
Элайна плакала.
«Жарденс» в переводе с французского означает «сады». Но к комплексу «Дезжарденс» этот перевод отношения не имеет. Комплекс Дезжарденс – многоэтажный красивый торговый мол. Никаких садов здесь нет. Кроме декоративного кустарника в кадках. Офисы, рестораны, отель… Все вместе, вперемешку. Ну и что? Комплекс «Дезжарденс» просто бледнеет на фоне Вест Эдмонтон Мола, куда Элайна однажды прокатилась с веселой компанией в самом-самом начале своей жизни в Альберте. В Эдмонтоне хоть крытый пляж имеется, с волнами и стеклянным потолком, под которым летают птички. В марте альбертское солнце так шпарило сквозь прозрачную и запредельно высокую кровлю, что Элайна попросила у девушки с соседнего шезлонга немного солнцезащитного крема. И еще там река прямо посреди мола протекает, а в реке дрессированные тюлени плавают и несколько раз в день представления дают. Вот где сады! Зимние и летние… и какие хотите…
Встреча с Монреалем подействовала на Элайну странным образом. Она подмечала в родном городе недостатки, сравнивала его с городами Альберты. Вот даже и Эдмонтон (деревня деревней, в которой нет ровным счетом ничего примечательного, кроме этого мола) в ход пошел. Потому что Монреаль Элайну обидел. В ухо плюнул. Ей только что в этом самом хваленом комплексе Дезжарденс взяли и отказали в велфере!
В велфере было отказано временно, до дальнейшего выяснения всех обстоятельств Элайниного отсутствия в провинции Квебек. И на улицу – февральскую и снежную – никто Элайну не гнал. Ей выписали направление в шелтер, временное общежитие для тех, кому негде жить. С питанием, с душевыми кабинками, если надо, то и теплую одежду подберут из бывшей в употреблении. Все продезинфицировано, инфекции никакой. Даже талоны на проезд дали! Но Элайна в шелтер не хочет… Во-первых, противно, во-вторых, опасно. Клод непременно ее выследит. Шелтеров в городе не так уж и много, Клод дотошный, особенно когда разозлится. Начнет ходить из шелтера в шелтер, рано или поздно Элайну обнаружит. Конечно, никто ему не расскажет, где прячется его гражданская жена. На то есть свод гуманных шелтерских правил: жен в обиду не давать. Но ведь он хитер как бес! Нет, нет… Шелтер отпадает… И куда же ей в таком случае?
Листая контакты в телефоне, Элайна обнаружила спасительный номер. Нонка! И как она сразу об этой возможности не подумала.
Глава 180
Нонка стояла в своей гардеробной комнате в смятении. Как одеться?
Эпицентр мироздания – маленькая комната, даже и с окном (раньше здесь была детская, в которой несколько поколений фермеров нянчили своих младенцев), – был обставлен и оборудован так, как рисуют в рекламных проспектах. По стенам – «галерея образов». Платья на одинаковых дорогих вешалках (предмет особой гордости хозяйки). Напротив платьев – блузки, юбки и брючки. В торце – миллион глубоких и неглубоких ящиков для белья и причиндалов, стеллажи для свитеров. Обувь расставлена на полках, остроумнейшим образом размещенных вокруг окна с полуметровым подоконником. Шутники были здешние фермеры, зачем такое раздолье под окном? Может, вместо стола? Всю нишу окна закрывала роскошная а-ля театральная портьера-маркиза. Ярко-сиреневая. Овальное передвижное зеркало в раме из ненастоящего красного дерева на единственной, утонченной в середине и расширяющийся книзу и кверху полированной деревянной ноге. Другое вмуровано в крестьянскую дверь, тяжелую и без него. Старинные петли выдерживали. Дверь не покривилась, не скрипела. Клозет назывался «мон плезир» – мое удовольствие. У русской царицы Екатерины Второй где-то был павильончик с таким названием.
Нонна двинула занавеску в сторону, легчайшее прикосновение, сиреневый шелк колыхнулся, как живая сирень, и улетел на полметра. Конструкция крепления портьер – пустяк стратегической важности. Лакмусовая бумажка комфорта. Тысяча первое свидетельство Нонкиного вкуса и уважения к самой себе. Ладно, допустим, уважение ни при чем. Свидетельство практичного благоразумия, так годится?
Нонна приоткрыла окно, впустив холодный воздух вместе со снегом и ветром. С тоской посмотрела на драйвей – неужели опять чистить? Оказалось, что не надо! Вчерашней расчистки вполне хватит. Проехать можно. Теперь главный вопрос: что же надеть?
Клозет ломился. Последнее приобретение было уже из весенней коллекции, не по погоде еще, но Нонне до смерти хотелось надеть это маленькое красное платьице с завышенной талией и коротким рукавом. Из-за этого платья с Жаком был скандал: платье стоило шестьсот тридцать долларов. Всего! В этом платье Нонна становилась девочкой. Особенной. Странной. Взрослая и едва заметная порочность лица и юная безупречность пропорций. Алгеброй поверена гармония. Юбочка колокольчиком выше худых Нонкиных коленок сантиметров на десять. Наивная женственность, женственная наивность. Писк высокой моды.
Нонна приняла душ. Высушила волосы феном. Пригладила их щеткой так, чтобы темная челка, заведенная за ухо, казалась приклеенной ко лбу.
