Красс сделал вид, что не слышит. Катилина и Сура стремились все запутать, он же хотел внести ясность и упорно гнул свое:

– Вот уже два года Сенат с пренебрежением относится к Спартаку и недооценивает размах восстания. Он отправлял войска, которые были либо слишком малочисленны, либо плохо подготовлены, либо возглавлялись скверными начальниками. Несмотря на свое положение и происхождение, несмотря на то, что в прошлом он был гладиатором, рабом и infame[55], он оказался даровитым полководцем и отличным начальником огромного войска, который обучил и воспитал своих солдат, добившись от них запредельной верности. Сначала мы послали против него небольшой отряд, затем отправляли когорты и легионы, но ни разу не выбрали способного вождя. Что произошло в Самнии? Сейчас я расскажу вам все без прикрас. Некоторые упрекнут меня в честолюбии, но лишь потому, что стремятся сместить меня с должности, не заботясь об интересах Рима. Те, кто услышит мое объяснение, искренне намереваясь разобраться в случившемся, увидят, что я прав. Что необходимо войску? Три вещи: хороший вождь, много легионеров, привыкших повиноваться, и дельные начальники. Если отсутствует что-нибудь одно и противник не слишком силен, победа возможна, но если предстоит сражаться с вождем наподобие Спартака, который, нравится нам это или нет, выказал блестящие способности, вы не сможете победить. Вы дали мне достаточно солдат, целых десять легионов, но… все они не привыкли к порядку и подчинению. Вы дали мне начальников, которые не выполняли мои приказы. Если я посылаю военного трибуна, отчетливо приказав ему окружить врага и не нападать, пока он не получит известия от меня, а тот не подчиняется и нападает, пренебрегая приказом, победа невозможна. Если у меня много легионеров, но они бегут с поля боя, не важно, сколько легионов в моем распоряжении, десять или двадцать. Лучше один легион храбрецов, которые не дрогнут в битве, чем десять легионов трусов. Муммий казнен, а к его легионам я применил децимацию.

До Рима доходили слухи о децимации, но к ней не прибегали так давно, что этой вести мало кто верил. Теперь Красс сам во всем признался и взял на себя ответственность за казнь каждого десятого легионера, участвовавшего в битве со Спартаком.

– Ты хочешь сказать, что казнил целый легион? – спросил Сура. Подобное варварство неизбежно повлекло бы за собой смену главноначальствующего, и назначение его самого казалось все ближе.

– Красс убивает римских легионеров, а не восставших рабов. Любопытный способ защитить Рим, – вставил Катилина.

– Уничтожить десять легионов – вот что я должен был сделать, – решительно возразил Красс, глядя поочередно то на Суру, то на Катилину, – но я ограничился двумя, которые находились на передовой и начали отступление вопреки моим приказам.

Красс посмотрел на старика Метелла, желая, чтобы высказался кто-нибудь еще, помимо Катилины или Суры. Метелл Пий нахмурился, разведя руки и соединив кончики пальцев. Применительно ко всему войску децимация была неприемлема, но в отношении тех, кто проявил постыдную трусость, имела смысл.

– В битве при Коллинских воротах, – продолжил Красс, – Сулла угрожал легионерам, дрогнувшим перед самнитами, что изрешетит их стрелами с римских стен, и ни один из них не отступил. Римская республика использовала децимацию, когда ее легионы бежали от вольсков. Если Сенат гордится древними обычаями, он не осудит меня за то, что я прибег к одному из древнейших. Быть может, своевременная децимация предотвратила целую череду унизительных поражений в войне с рабами.

То, что Сулла угрожал своим воинам в битве с самнитами, было правдой. Как и децимация, примененная в давней войне с вольсками.

– Да, я бы предпочел командовать девятью легионами храбрецов, чем десятью легионами трусов. Или девятью легионами, состоящими из храбрецов и трусов, но выполняющих мои приказы. Это основа основ, но даже ее недостаточно.

В зале царила полная тишина.

Никто не вмешивался и не задавал вопросов; Сура и Катилина помалкивали.

– Я пришел в Сенат, – снова заговорил Красс, – не просто для того, чтобы объясниться. У меня есть просьба, и вполне предметная.

Как председатель, Сура был обязан обратиться к Крассу и велеть ему изложить суть просьбы, но он молчал. Он заметил, что Красс все утро ловко избегал разговоров с ним, чтобы не вносить сумятицу. Сура тянул с ответом, и тут, используя свою auctoritas, заговорил старик Метелл Пий:

– Какова твоя п-п-просьба, Марк Лициний Красс?

Красс посмотрел на Метелла, кивнул в знак признательности и сразу перешел к делу:

– Полагаю, что войсками я обеспечен. К тому же на этот раз они научены подчиняться, а себя я считаю способным военачальником. Но если подчинение не работает, вождь может быть сколь угодно способным, а легионеры – держаться сколь угодно храбро. Если начальники не выполняют приказы, впадают в смятение или не имеют нужных навыков, войско разваливается.

Все слушали его очень внимательно. Цицерон и Катилина задумчиво хмурились. Они не знали, куда клонит проконсул, начальствовавший над легионами Италии.

Красс извлек из-под тоги папирус и показал его сенаторам:

– Мне не хватает легатов и военных трибунов, достойных меня. Мне не хватает лучших начальников, которые есть сегодня в Риме, и я хочу получить их прямо сейчас. Вот те, кого я считаю хорошими военными трибунами. Я хочу, чтобы они были со мной. Мне нужны грамотные начальники. Риму нужны грамотные начальники. Только так у нас появятся прочно сбитое войско, хороший полководец и способные начальники.

Он развернул папирус и стал зачитывать имена. Сенаторы слушали. Все перечисленные были молодыми римскими гражданами, патрициями или плебеями. Некоторые еще не заседали в Сенате по возрасту, но все уже отличились на поле битвы, будь то гражданская война или борьба с Митридатом и Серторием. Последнее имя вызвало ропот в Сенате.

– Тит Лабиен и… Гай Юлий Цезарь.

Цезарь, преследуемый Суллой, в недавнем прошлом – обвинитель сенаторов-оптиматов, таких как покойный Долабелла или присутствовавший на заседании Гай Антоний Гибрида, племянник Гая Мария, которого считали презренным популяром, вызывал у сенаторов огромное недоверие. После победы при Митилене ему не вверяли войск, хотя его подвиги – поимка и наказание похитивших его пиратов, взятие Митилены – свидетельствовали о доблести Цезаря. Но в войне со Спартаком дела шли хуже некуда, а непослушание Муммия было ошибкой, которую нельзя было повторить. Красс приводил веские доводы. Катилина, Сура и даже сам Метелл молчали.

Вмешался Цицерон:

– В этом списке есть имя – все мы знаем, о ком я говорю, – которое, я думаю, многим patres conscripti слышать неприятно.

Красс этого ждал. Но выказал