– Клянусь всеми богами! – воскликнул Цезарь, положив руки ей на плечи. – Да ты уже настоящая женщина!

– Пока нет, отец… Я еще не готова к луперкалиям, – покраснела Юлия.

Она имела в виду праздники плодородия, когда девушек, впервые переживших месячные, стегали хлыстом молодые луперки, – древний обычай, который якобы способствовал плодовитости молодых римских дев. Луперкалии отмечались в феврале. У девочки еще не начались ежемесячные кровотечения, а значит, она не могла участвовать в обряде.

– Конечно нет, малышка. Нет никакой спешки. – Он обнял дочь и шепнул ей на ухо: – Как здорово ты усвоила нашу тайнопись.

Девочка почувствовала себя соучастницей сговора, в котором участвовали всего двое – она и отец: только они могли разгадать тайнопись, которой он научил ее перед отъездом.

Цезарь оторвался от дочери и в первый раз посмотрел на Корнелию.

Молодая жена взирала на него со сдержанным восхищением, и по ее горячим от волнения щекам беззвучно катились слезы.

Они ничего не сказали друг другу.

Не прикоснулись друг к другу.

Лишь молча обменялись взглядами.

Все отступили на несколько шагов, словно не желали мешать чудесной встрече. Даже Юлия отошла в сторонку к бабушке.

– Ты вернулся, – сказала Корнелия.

– Я вернулся, – ответил Цезарь.

– Это похоже на сон.

– Я настоящий, Корнелия, из плоти и крови, и отныне я здесь.

– Ни морские бури, ни пираты, ни войны не смогли тебя удержать.

– Ни бури, ни пираты, ни войны не могут разлучить меня с тобой, – подтвердил он.

Они по-прежнему не касались друг друга.

Цезарь повернул голову и покосился на мать. Корнелия закрыла глаза и кивнула. Она могла позволить свекрови похитить у нее несколько счастливых мгновений. Кроме того, их настоящая встреча состоится не в атриуме, перед всеми, а в полнейшем уединении. Именно Аврелия устроила возвращение Цезаря; пусть сын поприветствует ее так, как она заслуживает.

Корнелия отступила и встала позади свекрови.

Цезарь направился к матери:

– Здравствуй, матушка.

– Сынок! Как верно заметила Корнелия, ничто не смогло тебя удержать.

– Это правда, но все мы знаем… – Он огляделся, обвел рукой сестер, зятьев, жену и дочь, затем снова повернулся к матери. – Все мы знаем, что только благодаря тебе я вернулся в Рим и вошел в свой дом. Одним богам известно, какие слова ты нашла для Метелла Пия и других сенаторов, чтобы те позволили мне вернуться. Я очень благодарен твоему брату Котте за то, что он передал мне жречество. Но за всем этим, как и всегда, стоишь ты, матушка.

Впервые за долгое время на лице Аврелии обозначилось легкое подобие улыбки. Редкое зрелище: как правило, выражение ее лица было серьезным – не горьким, не расстроенным и не печальным, а именно серьезным. Мимолетная улыбка свидетельствовала об огромной радости. Но внезапно ее лицо снова омрачилось.

– Да, я вернула тебя в Рим, сын мой, потому что Рим – твоя судьба, – проговорила она, – но меня преследует странное чувство: среди пиратов и варваров ты был в большей безопасности.

Все еще находились под впечатлением от этих слов, когда мать покачала головой и заговорила о другом:

– Тем не менее сегодня день счастья и радости: мой сын вернулся, хвала Геркулесу, и это событие следует отпраздновать подобающим образом.

Аврелия пригласила всех пройти в атриум и разместиться на ложах, а сама, при помощи маленькой Юлии, стала давать указания рабам, накрывавшим на стол.

Цезарь и Корнелия смотрели друг на друга в течение всего ужина. Они участвовали в оживленных беседах, говорили о том, как выросла их дочь, обсуждали похищение Цезаря пиратами, положение на Востоке, в Испании и Риме, но по-прежнему не дотрагивались друг до друга, словно прикосновение к коже, ощущение близости зажгло бы такое пламя, что они не смогли бы соблюдать приличия. Надо было потерпеть, пока они не обретут наконец желанное уединение.

Аврелия видела, как сын и невестка смотрят друг на друга, и догадывалась, о чем думают оба. Ей это нравилось. Когда-то она и подумать не могла, что Корнелия станет для сына надежной опорой.

Ужин подходил к концу.

Сестры и зятья Цезаря, а также маленькая Юлия удалились первыми. Закадычный друг Лабиен, также принимавший участие в торжестве, последовал их примеру: в сопровождении вооруженных рабов он покинул дом Юлиев и отправился к себе.

– Я тоже пойду, – сказала Аврелия. – Сегодня радостный день, но для пожилой женщины слишком много волнений.

– Матушка, ты такая же деятельная и внимательная ко всему, как и прежде, – возразил сын.

– Может быть, может быть… – согласилась она, встала и удалилась в свою комнату. На ее лице во второй раз за день мелькнула чуть заметная счастливая улыбка.

Корнелия осталась на ложе, ожидая от мужа замечаний или указаний. Ей было все равно, в какие слова он это облечет, лишь бы все случилось побыстрее. Она смотрела в пол и хмурилась. Не была ли история о Тиресии правдой?

– О чем ты так напряженно размышляешь? – спросил Цезарь. – Ты рассеянна и полностью ушла в себя.

Корнелия подняла взгляд, словно очнувшись от сна. Она не знала, стоит ли открывать свои мысли… но перед ней был Цезарь, ее муж, которому она всецело доверяла.

– О Тиресии, – ответила Корнелия.

– О старом предсказателе? – удивился Цезарь. – Но почему?

– Вспомнила, как он потерял зрение.

Цезарь моргнул. Ему было трудно уследить за рассуждениями жены.

Она сглотнула и решила быть откровенной полностью, до конца:

– Говорят, Тиресий нашел в лесу спаривающихся змей, убил своим посохом самку и в наказание сам стал женщиной. Семь лет спустя он снова шел по лесу, обнаружил других спаривающихся змей и убил самца, после чего снова стал мужчиной. И вот однажды Гера и Зевс поспорили о том, кто получает больше удовольствия… сокровенного удовольствия… бог или богиня, и обратились к нему, ибо он знал, что это такое – быть существом того и другого пола. Тиресий сказал, что женщины наслаждаются… в постели… вдесятеро больше мужчин, и тогда богиня Гера ослепила его, ибо он открыл величайшую тайну женщин. Хотя, кажется, Зевс попытался возместить ему утрату зрения, сделав его ясновидящим. Вот о чем я думала.

Цезарь пристально посмотрел на нее:

– Но почему ты думала об этом сейчас?

Корнелия вздохнула, немного раздосадованная.

– Похоже, я жажду быть с тобой гораздо сильнее, чем ты со мной, – выпалила она, смущаясь и краснея.

Цезарь улыбнулся:

– В таком случае удалимся… и выясним, кто кого желает больше.

– Пойдем.

Они встали, и Цезарь пропустил ее вперед – не из вежливости, а потому,