Шрифт:
Закладка:
…Несколько лет спустя сын Всеслава Полоцкого Святослав и дочь Мономаха София сочетаются браком. И тогда Владимир сможет готовиться к походам в степь, не оглядываясь на дальний западный угол своих владений.
У Софии родится сын, который при крещении получит то же имя, что и его знаменитый дед – Василий.
А в утлом покое в Киеве будет доживать свой век красавица Евпраксия. Когда на Русь дойдут известия о кончине её бывшего мужа, императора Генриха, она станет постриженкой одного из столичных монастырей.
Глава 53. Во граде Смоленске
Как только наступила зима, белым снегом запорошив холмы над Днепром, князь Владимир Мономах с семьёй и дружиной направился в Смоленск. Воевода Дмитр сопровождал его, но затем путь его лежал в Новгород. Хотел там воевода встретиться с вдовой своего дяди, бывшего посадника Яровита.
Смоленский детинец располагался на южном левом берегу Днепра, в этих местах узкого, совсем не напоминавшего ту могучую стремительную реку, что проносилась мимо киевских гор и вспенивала волны над страшными порогами, а затем необъятным устьем вливалась в Чермное море возле Олешья.
Между несколькими холмами виднелись крутые овраги, по которым текли многочисленные малые ручьи. От одного из них, Пятницкого, начинались валы и дубовые крепостные стены, которые тянулись до берега другого ручья – Георгиевского. Четыре высокие городские башни хорошо просматривались с северной, а одна – с южной стороны. На противоположном, правом берегу Днепра находились ремественные слободы, к югу от крепостных стен тоже располагался немалый окольный город.
Давно не бывал Мономах в Смоленске – дела на южном пограничье не давали ему передышки – и вот наконец теперь, когда как будто окончилось время непрерывных междоусобий, вернулся он в город, в котором сел когда-то на княжеский стол ещё отроком.
«Стены надобно будет подновить, новые валы возвести южнее, со стенами, городнями, башнями, охватить хотя бы часть окольного града. И собор – да, собор! Это главное!»
С собой в отдельном возке вёз князь святыню – икону Богородицы Одигитрии. Охраняли её в пути монахи Печерского монастыря. По преданиям, писал сию икону сам евангелист Лука. Список с неё, хранившейся в Царьграде, привезла на Русь покойная мать Владимира, царевна Мария, когда выходила замуж за Всеволода Ярославича. Долгое время хранилась сия икона в Чернигове, но вот теперь Мономах решил поместить её в новом Успенском соборе, который ещё предполагалось возвести на самом высоком месте в крепости.
Собор будут строить из плинфы[278], будет он иметь два ряда столпов, алтарные выступы – апсиды с отдельным перекрытием, хоры на верхнем ярусе.
Впереди большого обоза и вереницы дружинников, в алом корзне, в шапке с собольей опушкой, въехал князь Владимир в городские ворота. Могучий буланый конь, важно вышагивая и выпуская в воздух клубы пара, вознёс его на самую кручу. По правую руку возник кирпичный княжеский терем с пристройками, обнесённый оградой из дубовых кольев. Рядом располагалась небольшая одноглавая церковь и деревянные подсобные строения – склады, бретьяницы-кладовые. Имелось посреди двора и каменное банное строение.
Студёный зимний ветер обжигал лицо холодом, ярился, бросал в Мономаха хлопья снега, свистел в ушах. Сдёрнув с десницы меховую трёхпалую рукавицу, князь вытер усы и бороду. Обернулся, знаком подозвал вылезшего из одного из возов зиждителя[279].
– Здесь собор поставим, – указал Мономах на самое высокое место на холме. – И чтоб всё, яко в Переяславле, содеяли. А как закончим здесь, в Смоленске, поедем в Суздаль. Тамо такожде содеем.
После того как на снеме в Любече закреплены были под его властью Смоленская и Ростово-Суздальская земля, а также Новгород, в котором сидел старший сын Мстислав, получалось, что в руках Мономаха сосредоточилась вся Северная и Северо-Восточная Русь. А если прибавить сюда ещё и Переяславль, выходило, что самый богатый землями он князь. Это отмечали и летописцы. Не случайно имя Владимира упоминалось ими в перечне старших князей всегда на втором месте вслед за Святополком и впереди Святославичей – Олега, Давида и Ярослава.
И вот теперь, когда стало возможно, объезжал князь свои владения, стараясь всюду укреплять власть свою. В Смоленске думал он пробыть до лета.
…Возки один за другим вкатывались во двор, останавливались, из них выходили слуги и приближённые Мономаха. Старенького епископа Ефрема вывели под руки служки. Появилась и молодая княгиня Евфимия, облачённая в драгоценную шубу меха песца. Мамки вели за руки маленьких чад – сына Гюргия и дочь.
В покоях терема жарко топили печи. Мономах удобно устроился в глубоком мягком кресле. Спина побаливала после долгой тряски в седле – сказывался возраст. Сорок семь лет – далеко не молодость. Это раньше, бывало, учинял ловы под Черниговом, по нескольку дней не слезая с коня, и ничего! Теперь настали иные времена.
Молодость с лихими скачками, с охотами в пущах, с отчаянными рубками против половцев, торков, чехов – это осталось в прошлом. С годами пришла мудрость, пришла бóльшая рассудительность, пришло с тяжкими потерями понимание того, что человек – лишь песчинка на путях бытия и что любой, даже самый великий, ничтожно мал в сравнении с Богом, с Его Вышней волей.
«А мы кто – человеци грешны и худы! Сегодня в славе и почестях, а завтра – в гробу и без памяти» – так написал он в своём знаменитом послании к Олегу.
И чем острее было это понимание, тем больше хотелось ему, Мономаху, сделать, тем больший след хотел оставить он на земле. Чтобы помнили о нём люди, чтобы и спустя века говорили о нём добрые слова. Вот и мыслил возводить соборы, строить крепости, города, просвещать простой люд.
Боярину Ратибору, сподвижнику ещё покойного отца, который расположился напротив князя на скамье, и воеводе Дмитру поведал князь о своих намерениях:
– Икона сия Божией Матери Одигитрии – Путеводительницы – почитается в империи ромеев яко святыня града равноапостольного Константина. «Стена необоримая», «градов и весей непобедимая христианская в бедах Заступница» – тако рекут в церковном песнопении. Вот и мыслю я, чтоб у нас на
