Владимир не спеша, но настойчиво гнул своё:

– Не пора ли нам, други, покуда не ушли половцы на летовища и не накормили досыта коней своих, по весне, нынче же идти в степи? – предложил он.

Святополковы бояре зашумели, закачали головами в высоких горлатных шапках. За всех отмолвил толстый надменный тысяцкий Путята Вышатич:

– Весной идти в поход негоже, токмо погубим зазря коней, кони же надобны на пашне.

Князь Владимир презрительно усмехнулся. Он прекрасно понимал то, что не могли уразуметь многие другие: это был ответ киевских бояр на потерю Святополком Новгорода, в котором сидел на княжении старший сын Мономаха – Мстислав.

В недалёком прошлом новгородцы, когда Святополк хотел посадить к ним на стол вместо Мстислава своего Ярославца, грубовато ответили ему: «Аще у твоего сына две головы, то пошли его нам, а Мстислава дал нам ещё Всеволод Ярославич, и вскормили мы сами себе князя, а ты от нас ушёл».

И вот теперь надменные бояре и коварная лиса Святополк хотели в обмен на своё участие в походе выторговать для себя Новгород. А там – мёд, воск, пушнина, серебро, лес – есть ради чего надрывать на снеме глотку. А ежель не отдашь – что ж, иди сам в степь и воюй, князь Владимир. Но нет, терять Новгород Мономах вовсе не собирался.

В шатре воцарилось долгое тягостное молчание, стало слышно, как за стенкой воет пурга.

– Брат, – не выдержал наконец Владимир, обратившись к Святополку, – ты старший. Начни же говорить, как бы нам промыслить о Русской земле.

– Лучше ты, братец, говори первым. – Святополк угрюмо потупил взор. Он не знал, что сказать.

– Как мне говорить?! – рассердился Владимир. – Супротив меня будет и твоя, и моя дружина. Скажут: хощет князь переяславский погубить поселян и пашни. Токмо дивлюсь я, други, что коней вы жалеете, а не помыслите о том, как выйдет поселянин в поле, налетят половчины поганые, убьют его стрелой, пашни истопчут, коней заберут, а на селе жён, детей и всё именье похватают! Коней вы жалеете, а людей вам не жаль!

Киевские бояре помрачнели: нечего было возразить на Мономаховы доводы.

Превозмогая себя, Святополк поднялся и сказал:

– Вот я готов уже.

– Спасибо, брат! Великое добро сделаешь ты Русской земле! – Владимир порывисто обнял и расцеловал его.

Душа воеводы Дмитра возликовала. Наконец сбывается заветная дума, вглубь степи помчат русские ратники мстить за поруганные свои дома. Тяжело, с великой натугой, но собирается Русь в единый кулак, готовясь наказать врагов своих за нескончаемые их притеснения.

В Чернигов, Смоленск, Полоцк, Новгород-Северский поскакали скорые гонцы, и отовсюду приходили быстрые, радующие князя Владимира и его ближних людей ответы: готовились вести свои дружины к Переяславлю Давид Святославич Черниговский, другой Давид – князь полоцкий, сын недавно умершего Всеслава, шли со своими ратями младшие князья – Вячеслав Ярополчич, племянник Святополка, и Мстислав – внук Игоря Ярославича.

Стекались в Переяславль непрерывным потоком пешцы – простые воины-людины из Смоленска и Ростова, Белоозера и Новгорода, Турова и Пинска, Рязани и Мурома. В отличие от несчастливой битвы на Стугне, когда оборужены они были чем попало, теперь всем выдавали кольчуги, шеломы, копья, щиты, топоры, сулицы, луки, колчаны со стрелами.

Вместе с князем Владимиром воевода Дмитр ежедень объезжал вежи, в которых собирались пешцы, и следил за тем, как идёт подготовка к походу, грузятся на ладьи полти[287] мяса, крупы, соль, мёд, хлеб и прочая еда, необходимая во время пути.

Уже подошли к Переяславлю Святополк с племянником, Давид Всеславич Полоцкий, примчался на лихом коне рубака-удалец Мстислав, внук Игоря, привёл смоленскую и ростовскую дружины сын Мономаха Ярополк, когда однажды поздним вечером въехал в Епископские ворота Олегов подручный холоп в дорогом, саженном жемчугами вотоле, чванливый и важный. Лишь одно слово велел передать ему Олег: «Нездоров».

Старинный друг половцев упрямо уклонялся от похода в степи. Но если раньше это вызвало бы досаду и гнев, то теперь Владимир и воевода Дмитр, переглянувшись, лишь рассмеялись.

– Говорил тебе, брате, ворог он, Ольг сей, – прохрипел бывший тут же Святополк. – Вот как управимся с погаными, давай пойдём на него, сгоним с Северской земли.

Князь Владимир решительно возразил на это предложение киевского князя:

– Нет, брат, не годится тако. За Ольга братья его встанут. Опять которы пойдут, усобья, распри. Лепо[288] ж ведь, что Давид Святославич черниговцев ведёт. И муромского Ярослава за собою тянет. А Ольг – Бог с ним, невелика ныне птица. Видишь, один он отказом ответил. Перепугается топерича и в иной раз придёт, никуда не денется. Не сто́ит Ольг того, чтоб крамолу из-за глупости его зачинать.

Святополк неохотно согласился. Конечно, хорошо было б повоевать северские волости, наполнить казну новым богатством, а пашни – новыми холопами, но, даст Бог, и поход в степи принесёт удачу. Будет тогда чем расплатиться с этим жадным латинянином Коломаном.

Тем временем Владимир перевёл разговор на другое.

– Дмитр! – обратился он к воеводе. – Как мыслишь, когда б нам выступить?

– Как Днепр ото льда очистится, княже, тако и пойдём. Пешцев на ладьи посадим, дружины же комонные брегом пойдут.

– Верно, – одобрил князь Владимир. – А то как бы не напали на нас поганые ещё в пути.

– А за порогами, княже, выгрузим добро на возы и посуху в степь двинем, – заключил Дмитр.

Владимир молча кивнул.

…В поход выступили в конце марта. Пешцы плыли на ладьях под началом тысяцких и сотских, а княжеские дружины двигались по дороге вдоль берега, ни на миг не теряя ладьи из виду. В нескольких верстах впереди шли сакмагоны, пристально следящие за каждым шорохом в степи. Но было тихо: видно, половцы ещё ничего не знали о нежданном выходе руссов. Да и немудрено было: впервые более чем за сто лет, со времён походов старых князей Святослава Игоревича и Владимира Красное Солнышко так далеко уходили вниз по Днепру русские рати.

Оружие князь Владимир приказал держать при себе и не складывать в обозы: в любое мгновение каждый воин должен быть готовым к встрече с врагом.

Миновав пороги