Шрифт:
Закладка:
— А ты ничего больше не хочешь с собой взять? — аккуратно спрашивает Виктор, увидев, что у меня с собой только сменка для ребенка.
— Вить, не торопи меня, — прошу я.
И в очередной раз наблюдаю магическое действие, оказываемое на Воронцова, когда я называю его сокращенным именем.
Забавно. Он замирает и смотрит на меня таким взглядом, что мне становится горячо.
Я поглаживаю его по плечу, и Виктор выдыхает.
— Ладно. Не буду, — хрипло говорит он, но тут же честно признается: — Постараюсь. Когда ты так говоришь, я готов подписаться под чем угодно.
Так и запишем. Пункт первый — полотенце, если не помогло, пункт второй — «Витя».
Чтобы закрепить, погладить.
И, видимо, осознав, что уже накосорезил, Виктор сдается с потрохами:
— Только я уже…
— Что? — напрягаюсь я.
— Вчера поговорил с Тиль.
Взгляд сам собой мечется вокруг в поисках «пункт первый».
— И что ты сказал?
— Пока сказал, что ты мне нравишься, и я бы хотел, чтоб ты жила с нами…
Так, ну это вроде еще не страшно. Фантазии Воронцова к делу не пришьешь.
— А Эстель? Как она отреагировала?
— Трудно сказать.
— И сейчас ты тащишь меня к ней, когда она наверняка переживает? — я смотрю на Виктора во все глаза.
Нет, тонким психологом его не назовешь. Дубина стоеросовая.
— Варь, поэтому и тащу. Ей с тобой хорошо, когда ты рядом она успокаивается. В любом случае, Тимка — ее двоюродный брат. Думаю, сейчас хорошее время ей рассказать об этом. Показать ей, что еще один ребенок, это не так страшно, хорошая идея. У них же с Тимохой дружба навек. Что бы ты ни решила, малыш уже есть и никуда не денется.
— Я очень хочу тебя треснуть, — честно говорю я.
— Я могу возбудиться, — не менее честно отвечает Воронцов. — Ты такая красивая, когда злишься…
На этом я предпочитаю свернуть тему, а то мне хорошо известно, как Виктор Андреевич легко загорается. А у меня деть уже в комбинезоне и свитере.
И да, Воронцов тут же предлагает:
— А хочешь, я и тебе помогу раз… э… переодеться?
Глава 72
Встреча с Тиль проходит странно.
Она явно насторожена.
— Ты теперь будешь жить с нами? — в лоб спрашивает она.
— Не знаю, солнышко. Я еще ничего не решила, — под сердитое сопение Виктора отвечаю я.
Эстель тут же демонстрирует родственность с Воронцовым:
— А почему? У нас хорошо!
Ну да, кто-то усомнился, что она, Тиль, лучшее, что может случиться в жизни.
Екатерина, отвернувшись к плите, хихикает.
— Я знаю, Тиль, — глажу разлохматившиеся одуванчиковые хвостики под пытливым взглядом.
Дети.
Эстель уже смотрит на меня ревниво-собственнически, но успокаивать я ее внезапные инстинкты не спешу.
Как и сказала маме, я буду просто жить.
Решение непременно найдется.
Вдалеке слышится рингтон моего мобильника. И я сбегаю из комнаты в поисках телефона.
В прихожей долго мечусь, пытаясь понять, откуда идет звук. В сумке мобильника нет, в карманах куртки тоже.
Наконец вспоминаю, что выронила телефон, когда вылезала из мусоровоза. А Воронцов его подобрал и сунул себе, потому что на мне вис восторженный Тимка.
Испытывая неловкость, лезу в карман пальто Виктора.
И вытаскиваю маленькую коробочку.
Телефон все продолжает трезвонить, а я завороженно смотрю на нее.
Не в силах удержаться, я открываю бархатный футляр.
Кольцо.
С россыпью сверкающих камней.
С колотящимся сердцем захлопываю и, засовывая обратно, нащупываю в кармане бумажку. На автомате достаю.
Чек. На колье и кольцо.
Он купил их сразу.
Еще тогда. За день до вечеринки.
Значит, уже думал… И ведь еще не знал про ребенка… Псих!
Кусаю губы.
Отчего мне становится намного спокойнее. Воронцов, конечно, ненормальный, что принимает настолько серьезные решения так быстро, но это большое облегчение знать, что он со мной не только ради ребенка.
Оказывается, это меня угнетало.
Услышав за спиной шаги, я стремительно запихиваю чек обратно в карман, достаю из другого свой телефон и с видом, будто я не занималась шпионажем, отвечаю:
— Да, мам.
— Варь, меня тут пригласили… — немного виновато сообщает мама. — Вы же ужинать будете не дома?
— Я вареники с картошкой налепила, — услышавшая вопрос из моих динамиков, отзывается Екатерина, именно она появляется в прихожей.
— Ага, сытые будем. Не торопись…
До меня неожиданно доходит, что мама еще совсем молодая. Ей будет только сорок пять в этом году. И выглядит она чертовски хорошо.
А она почти все последние годы никуда не выбирается. Может, теперь, когда часть забот возьмет на себя Воронцов, она тоже сможет устроить свою жизнь.
Оглушенная пониманием, что все наша маленькая семья живет не своей жизнью, я прощаюсь и бреду назад к детям и Виктору.
Он сидит на ковре и, стащив джемпер, терпеливо собирает очередной лего-замок по указке Тиль и слушает Тимошку, захлебывающегося рассказами про рычаг передач и какую-то важную кнопочку, отвечающую за лифт.
Понятия не имею, о чем он, но Воронцов даже что-то комментирует.
Почувствовав мое внимание, Виктор поднимает глаза, и у меня возникает странное ощущение. Это сложно объяснить. Будто все прямо сейчас встает на свои места.
Я дам ему шанс.
Нам будет сложно, но шанс заслуживают все.
И Виктор, и я. И Тимка с Тиль. И даже моя мама.
Я буду просто жить, а не прятаться от жизни.
Как я ни береглась, все привело к тому, чего я опасалась. Так стоит ли мучиться?
Спокойствие, которое на меня снисходит, сравни дзэну.
Мы будем ругаться и мириться.
Притираться.
Воспитывать ребенка. Нет, детей.
И ничего не надо бояться. Все это нормально.
Мне некуда торопиться.
— Ты так на меня смотришь, что я начинаю нервничать, — прерывает мое самокопание Виктор. — Кажется, ты сейчас решаешь мою судьбу.
— Ага, — просто отвечаю я.
— У меня есть возможность повлиять на твое решение? — напрягается Воронцов.
Ну надо же! До чего дошел прогресс — интересуются моим мнением.
— Есть, — киваю я.
Плечи Виктора немного расслабляются. Нервничает. Правильно. Это хорошо. Он должен бояться меня потерять.
Не отказывая себе в удовольствии, подхожу и поглаживаю Воронцова по обнаженной спине.
Он в своем стиле. Тут же понимает ситуацию так, как ему бы хотелось.
— Варь, тебе, наверное, сейчас не стоит… Я не уверен, что смогу быть бережным…
Кто про что, а вшивый про баню…
Это он решил, что меня интересуют постельные аргументы?
— Не стоит, — подтверждаю я и любуюсь скисшим выражением лица.
Тебе теперь долго
