— Я понимаю. Дай мне время.

Шумно вдохнув воздух, Виктор идет в прихожую. Я ползу за ним, чтобы запереть дверь. Накинув пальто, Воронцов неожиданно нежно обнимает меня. И я ему это позволяю, потому что этот тихий скандал выпил и меня все силы.

«А что обо мне знаешь ты? Я устал быть чудовищем».

Обидные слова снова и снова прокручиваются в голове, пока я стою, уткнувшись носом в грудь Виктора.

«Для танго нужны двое. Ради себя, Варя. Ради себя».

Глава 67

— Вот и так и вышло, — я верчу в руках Тимошкиного динозавра не в силах поднять глаза на маму.

Мы сидим на кухне. Шипит электрический чайник.

Чувствую себя ужасно.

Будто я что-то плохое сделала. Разочаровала маму, и вообще…

— Он тебя принудил? — напряженно спрашивает она.

Неожиданный вопрос все-таки заставляет меня вскинуть на нее взгляд.

— Н-нет, — я даже заливаюсь краской. Все-таки я еще не ощущаю себя настолько взрослой, чтобы так смело обсуждать с ней свою половую жизнь.

— Варя, изнасилование — это не только с применением силы… — мама очень нервничает. — Это я виновата. Я отправила тебя на эту подработку…

О, господи! Она винит себя!

— Нет, мам. Точно нет.

— Не надо меня успокаивать, — голос ее дрожит, а костяшки пальцев, которыми она обхватывает чашку, побелели.

— Я не успокаиваю. Честно, мам. Когда я давала отпор, он отставал, но вот один раз я не устояла… — божечки, пожалуйста, я не хочу об этом рассказывать ей. Это слишком личное. — Он просто очень напористый. До раздражения непробиваемый.

Мама поджимает губы:

— Будь это не отец твоего ребенка, я бы только похвалила этого Виктора Андреевича. Мужики нынче разучились добиваться женщину. Вон у меня на работе девчонки молодые ноют, что парни только и могут в соцсетях написывать и лайки ставить. Но этот твой Воронцов…

— Он не мой, — открещиваюсь я.

— Да уж прям не твой. Ты от него ребенка ждешь. Говоришь, и так отвязаться не могла, а теперь и подавно не избавишься.

— Ты считаешь, что надо прервать… — горло перехватывает спазмом.

— Нет, — отмахивается мама, погружаясь в свои мысли. — Если ты хочешь рожать, то надо рожать. Но теперь в расчет придется брать этого твоего медведя. А я его даже не видела. Отец-то он хороший?

— Нормальный. Насколько это возможно. Детей любит, с Тиль проводит много времени, но занятой, конечно, и балует без меры. Эстель вообще считала, что меня ей подарили…

— Охренеть, — шокируя меня, выдает моя интеллигентная мама. — Ну хоть ответственность готов взять. Воспитывать ребенка не боится.

— Да он не только про «воспитывать», он сегодня про семью говорил, — в моем голосе слышна горечь.

— А ты, значит, с ним семью не хочешь? — мама пытливо вглядывается мне в лицо. — Тебе с ним хорошо было?

— Я не знаю. Пока мы с Тимкой жили в коттедже, было хорошо. А потом, когда я уехала…

— Ну это понятно, что, когда ты уехала, все полетело в трубу, — кивает она.

— Почему это? — удивляюсь я.

— Обиделся. Ты его не оценила, пренебрегла, отказалась, — хмыкает мама.

«А то, что я сказал, ты обесценила», — снова всплывают в голове обвинения Воронцова.

— Какая принцесса! — буркаю я.

— Ну раз переступил через себя и опять нарисовался, значит, не такая уж и принцесса. Только именно это и говорит о том, что тебе от него не отцепиться.

— Ты его защищаешь? — изумляюсь я.

— Нет, конечно. Козел, как и все мужики. Я просто пытаюсь понять, с кем жизнь свела мою… единственную дочь.

У меня в груди все сжимается.

Да, я у мамы осталась одна. У нее есть только мы с Тимкой.

Мама устало трет лицо.

— Это, конечно, насмешка судьбы. Надо же, Тимка его племянник. Эх, Маша… — Но, наверное, это хорошо, что у Тимошки есть дядя и сестра…

Да. Карма какая-то. Как в мексиканском сериале.

— Наверное, — киваю я.

— Ты сама-то что думаешь?

— Ничего. В голове пусто. И страшно. И Виктор ждет от меня какого-то ответа…

— Он-то ясное дело. А ты? Чего хочешь ты? Я на твоей стороне, и всегда буду, только вот, доча, я так и не понимаю, как ты к нему относишься. То он пугающий, раздражающий, тиран и деспот, а то — хороший отец, тебе с ним хорошо было. Носки и фрукты — я так понимаю, его тиранских рук дело?

— Я не знаю… — впервые в жизни мне не хочется принимать никаких решений. Вот бы, как улитка, спрятаться в свою раковину. Месяцев на девять.

— Придется разобраться. Пока ты сама не знаешь, чего хочешь, твой Воронцов так и будет давить. Он почувствует, когда решение принято.

— Звучит так, будто и приставать ко мне он продолжал, потому что я сама не определилась.

— Так и есть. Ну, это я так думаю, исходя из своего опыта. Думай, доча, — поднимается мама со своего места и гладит по голове. — Тебе с этим товарищем все равно придется договариваться.

Думай.

Легко сказать.

А у меня мысли разбегаются, как тараканы из-под веника.

С чего начать даже не понимаю.

Почему-то я ждала, что Воронцов будет мне названивать, а телефон молчит.

Ах да, я же его в черный список сунула. Надо разблокировать. Сейчас скрываттся смысла нет. Он уже обо всем знает.

Стоит мне только снять блокировку, как тут же приходит сообщение от Виктора: «Все меня сегодня бьют. Ты — поджопником, Екатерина — полотенцем».

Против воли улыбаюсь, и тут же задумываюсь, за что ему прилетело? Я-то понятно, а вот Екатерина с чего озверела?

Немного помаявшись, я ее набираю. Нет-нет, вовсе не потому что мне интересно, что происходит у Воронцова. А так. Просто. Спрошу, как дела у Тиль.

— Варя, — радуется мне Екатерина. — Ну как ты? Что этот дуболом натворил, а?

Я как-то сразу догадываюсь, что она имеет в виду Виктора. Очень ему подходит.

— А за что вы его полотенцем?

— Он сказал, что ты не хочешь нас видеть, и мы в черном списке. Тиль на него просто обиделась, а я спросила, в чем дело. Сидит вон. С вискарем. Идиот.

Ага, так это он мне пьяный написал.

— И что он сказал?

— Ничего, кроме того, что он тебе не нужен, и цитирую: «я так просто не сдамся». Я психанула, отобрала у него лимоны и лед. Сидит, пьет теплый виски, как дурак.

Женская солидарность — она такая.

— Так ему и надо, — одобряю я. Мелочно, но все равно. — Как там Тиль?

— Он ее только