– Значит, ты шел за мной, чтобы увести домой? – жалобно спросила я.

– Зачем же? Присоединюсь к тебе. Давно не пил так, чтоб выблевать свой желудок, – усмехнулся Эрдэнэ.

– Мы идем в трактир? Кажется, ты собирался напиться до тошноты. – Я увлекла Эрдэнэ за собой, не дожидаясь ответа. Он послушно шагал следом. Девочки, конечно же, остались на улице.

Нас встретила громкая веселая мелодия, под которую уже отплясывали несколько пьяных мужчин. Народу оказалось немного. Остальные, похоже, не настолько опьянели и все-таки заметили чудище в небе. Мы с Эрдэнэ пробрались в самый угол, откуда открывался обзор на весь первый этаж трактира. Он тут же обвел хищным взором каждого присутствующего, отчего в моей груди невольно разлилось тепло. Так же делал и Беркут. Эрдэнэ берег меня, в то время как Амир пытался убить. Не зря он не нравился Михелю.

– Знаешь, это место напоминает мне «Сокровища провинции», – признался Эрдэнэ, когда напряженная подавальщица водрузила перед нами поднос с настойкой и огромной тарелкой солений. Он печально ухмыльнулся, вертя в тонких пальцах рюмку. – Никогда бы не подумал, что привязался к трактиру, но теперь, когда его сожгли, мне грустно. Будто я там оставил частицу души. Если она вообще есть у демонов.

Я опрокинула в себя рюмку, даже не поморщившись, и ответила:

– Душа есть у всех, да только какой толк от души этой? Только болеть и умеет.

Эрдэнэ откусил кусок соленого огурца и взглянул на меня с такой серьезностью, что я невольно хихикнула. Смешной он все-таки, и красивый, как мраморная статуя. Амир другой, совсем другой. Его черты резки и яростны, будто их вырезали ножом. Лицо Эрдэнэ – это красота мягкая, но топкая и опасная. И сейчас я смеялась в лицо опасности.

– Я понимаю, как тебе больно, – наконец сказал Эрдэнэ, но его слова вызвали у меня лишь громкое фырканье. Наверное, всему виной две рюмки настойки. Плевать на все: на цесаревича, Амира, империю, Мансура, Нарам! Я хотела напиться так сильно, чтобы не помнить саму себя – жалкую, униженную, нелюбимую, но не сломленную. Никому и ничему не по силам меня сломать!

– Давай на пару часов забудем о произошедшем? Я хочу пить, слушать, как играют музыканты, и воображать, что я – такая же простолюдинка, главная забота которой – поудачней выйти замуж.

– Не хочу тебя расстраивать, воевода, но ты и есть простолюдинка, которой надо бы поудачней выйти замуж, – ухмыльнулся Эрдэнэ и отсалютовал мне огурцом.

Я расхохоталась так громко, что на нас покосились пьянчуги за соседними столиками.

– Ты прав. Я – простолюдинка. Мать с отцом, как кукушки, подкинули меня в гнездо к хищным птицам, а я возьми и вытолкни их всех оттуда. Гнездо теперь мое, и я в нем воевода.

Мой горький смех оборвала еще одна рюмка настойки.

– Женись на мне, Эрдэнэ. Нараму нужен воевода, – наконец выпалила я. – Когда Горислав умрет, я смогу занять свой пост только замужней женщиной. И доверить место подле себя осмелюсь только тебе.

Эрдэнэ подавился настойкой и закашлялся. Он в изумлении таращился на меня, пока я улыбалась ему в лицо. Это предложение уже давно вертелось на губах, но озвучить его не хватало смелости.

– Ты же знаешь, что такого правителя не примет народ Нарама. Нестареющий полудемон, узкоглазый чужеземец, бывший владелец борделя. Смех, да и только! Наш брак невозможен. Я поклялся себе никогда не иметь детей, чтобы не передавать демоническую сущность следующим поколениям. Она должна умереть во мне. Тебе нужны дети, чтобы продолжить правящий род.

– Но ты же влюблен в меня! – воскликнула я, вцепившись в его холодную ладонь, отчего обожженная кожа возмущенно заныла.

Вторая рука Эрдэнэ накрыла мою, пылающую внутренним огнем. В раскосых глазах читалась нежность, а меня почему-то пробирал смех. Как будто все это происходило с нами не взаправду.

– Я не стану тебе признаваться, воевода. Мое признание тебе не нужно.

Я не отводила глаз и чувствовала, как в груди разливается тепло. Эрдэнэ дарил мне спокойствие, как когда-то Беркут. Мужчина, на которого я могла опереться, который протягивал руку, даже если его не просить, даже если грубо отталкивать. Мужчина, на плече которого я так много плакала, а теперь смеялась, сыпля судьбоносными предложениями.

Амир убил Айдана ради меня и едва не убил меня ради цесаревича…

Эрдэнэ ради меня предал Мансура…

Амир предал навиров и превратился в зверя…

Мысли путались, то скрываясь в тумане, то выныривая из него. Во мне уже не осталось сил. Я слишком устала и мечтала лишь о чьей-то защите. О чьих-то руках, о чьем-то теплом дыхании…

– Я так устала и хочу спать. Можешь снять для меня комнату на эту ночь? – наконец попросила я, даже ускользающим сознанием понимая, что Эрдэнэ не оставит меня одну.

– Тебе лучше вернуться в имение Тира. Если нужно, я донесу. Там безопаснее.

– Нет, прошу тебя, – я крепче вцепилась в руку Эрдэнэ. – Я не хочу видеть никого из них, даже Ювху. Хочу забыться хотя бы на эту ночь. Девочки смогут нас защитить. Молю, пойми меня.

«Мое признание тебе не нужно». Да, не нужно, потому что я давно поняла все без слов.

Наконец Эрдэнэ кивнул и отправился к хозяину трактира. Пока его не было, я опрокинула в себя еще две рюмки настойки, закусив огурцом, и даже не поморщилась.

Через пару минут Эрдэнэ вернулся и кивком головы позвал за собой. Я ухмыльнулась и вцепилась в его руку. Прохладные пальцы сжали мою ладонь, хотя сам он даже не обернулся.

Между нами повисла странная неловкость. Сердце глухо билось в груди, как и предвкушение того, о чем я, возможно, пожалею. Но Эрдэнэ, такой надежный и верный, оказался рядом слишком вовремя. Я нелюбима, унижена и едва не убита Амиром, но Эрдэнэ влюблен в меня и ни за что не уйдет сегодняшней ночью. Я слишком нуждалась в том, чтобы почувствовать себя желанной. Эрдэнэ обязан знать, как любовью лечить душевные раны женщин. Не зря же он столько лет владел борделем.

Второй этаж встретил нас приглушенными звуками музыки и пьяных воплей, полутьмой и всего шестью комнатами. Эрдэнэ открыл дверь под номером три и посторонился, пропуская меня внутрь.

Я щелчком пальцев зажгла огонек над ладонью и направила его к подсвечнику на столе. Четыре свечи разогнали мглу, и мы с Эрдэнэ осмотрелись. Половину комнаты занимала добротная кровать с резной деревянной спинкой, застеленная