Шрифт:
Закладка:
Когда Сэнди прибыл в наш дом, чтобы дать мне первый урок рисования, мама прогнала его, думая, что он коммивояжер. Сэнди приехал на оранжевом велосипеде, на нем был шерстяной костюм в широкую коричнево-оранжевую полоску и соломенная шляпа-канотье. На одной из ручек велосипеда он ухитрялся удерживать потрепанный кожаный чемодан. Мама открыла дверь и тут же захлопнула ее, прямо перед лицом Сэнди. Ничуть не смутившись, он позвонил опять и расхохотался, когда мама из-за запертой двери крикнула, что не собирается ничего покупать. Из кабинета вызвали баббо, чтобы он подтвердил личность Сэнди. И только после этого его пустили в дом. Когда он стал настаивать, чтобы уроки проводились на кухонном столе, мама от злости вскинула к небу кулаки. Сэнди же лишь улыбнулся и опробовал на ней все приемы своего американского очарования, а после открыл чемодан и достал кое-что из своего миниатюрного цирка, который он повсюду носил с собой.
Мне нравились его маленькие скульптурки. Одну за другой я клала их на ладонь, поворачивала, наслаждаясь тем, что они такие разные на ощупь – металлические, холодные и острые или, наоборот, чем-то набитые, мягкие и пухлые. Мне нравилось, как они двигались и вертелись, эти крохотные танцоры, акробаты и животные, – каждый по-своему, некоторые странно и дергано, другие – плавно, как ленты, колеблемые ветром. Мне нравилось, с каким воодушевлением и подъемом Сэнди говорил о «механическом движении» и «создании жестов». И я просто обожала его рассказы о «пьяных вечеринках». Показывая мне, как рисовать акробата, висящего на трапеции, Сэнди тем временем перечислял все вечеринки, на которых побывал на этой неделе, и выходки его безумных, бесшабашных друзей. Если вечеринки выдавались скучными и рассказывать было особенно не о чем, у Сэнди всегда был наготове анекдот из жизни механического цирка – как в Берлине у него не сработал граммофон, как в Нью-Йорке у льва отвалилась голова и как он совершенно забыл о представлении в театре на левом берегу и не явился туда. Каждая история сопровождалась взрывами густого смеха. Сэнди был совершенно невосприимчив к таким чувствам, как стыд, смущение или сожаление.
Случилось так, что именно от Сэнди я и узнала о слухах. Мы сидели рядом за кухонным столом на Робьяк-сквер. Напротив нас стояла маленькая металлическая фигурка акробатки, чьи руки и ноги раскачивались при малейшем дуновении ветра. Сэнди хотел, чтобы я нарисовала ее в движении.
– Просто подуйте на нее и смотрите, как болтаются ее руки. – Сэнди широко улыбнулся и звякнул фигуркой.
Я набрала полные легкие воздуха и дунула. Секунду руки и ноги акробатки бешено вертелись, а потом у нее отлетела голова, с тоненьким клацающим звуком упала на стол и укатилась. Сэнди откинулся на спинку стула и захохотал как сумасшедший. Он долго не мог остановиться. Его массивная фигура сотрясалась, кончики длинных усов подрагивали.
– Вы сделали это нарочно? – с негодованием спросила я.
– Нет, клянусь Богом, ничего подобного. – Сэнди все еще дрожал от приступа неконтролируемого смеха; его глаза блестели. – Но я более чем рад, что она была обезглавлена здесь и сейчас, а не во время представления. – Он подобрал крошечную головку и попытался приделать ее обратно к металлическому туловищу, но у него были такие большие пальцы, что скрутить две проволочки, соединявшие обе части вместе, никак не получалось.
– Давайте я это сделаю. Мои пальцы меньше.
Когда я забирала у него фигурку, кончики наших пальцев соприкоснулись, и меня вдруг пронзило неожиданное волнение. Я отдернула руку и сосредоточилась на металлической акробатке. Сэнди все еще время от времени похохатывал и смотрел на меня. Тогда он и произнес эти странные слова, изумившие меня до глубины души.
– Так как долго вы уже помолвлены с Сэмом Беккетом?
– Помолвлены? – переспросила я, не отрывая глаз от работы. Я была смущена и в то же время пьяна от радости. Почему он решил, что мы с Беккетом помолвлены? Возможно, Беккет сообщил о своих намерениях другим, прежде чем сказать о них мне? Он готов предложить мне руку и сердце? А потом мне пришло в голову, что темным и мистическим образом мы действительно уже помолвлены и об этом знают все, кроме меня. Наше молчаливое взаимопонимание, его уже практически родственные отношения с моей семьей, наши почти ежедневные обмены маленькими нежностями у дверей, летучие соприкосновения рук, наши льнущие друг к другу бедра на соседних местах в ресторанах, театрах и кинематографах… его руки на моей груди и бедрах, мои руки у него между ног и на ягодицах… то, что мы были на миллиметр от того, чтобы заняться любовью в гостиной на полу… могло ли это стать негласной помолвкой? Может, в Ирландии есть такой обычай?
– Вчера вечером об этом говорили в «Куполь». На самом деле это обсуждает весь Париж. Я был удивлен, что вы мне не сказали. – Сэнди вопросительно взглянул на меня. – Все видели его в обществе с вами и вашими родителями. И говорят, он всегда у вас дома.
Пока я прикручивала головку акробатки к ее тельцу, мои пальцы задрожали, а дыхание участилось. Все, что сказал Сэнди, было правдой. Беккет в самом деле приходил к нам каждый день. И мы вчетвером очень часто выходили в свет. И я видела огонь в глазах Беккета, когда он смотрел на меня, когда мы случайно касались друг друга. Я помнила его пальцы на своем лице, руку на моем колене, то, как мы упали на выложенный солнцем золотой квадрат на полу. Сэнди внимательно наблюдал за моим вдруг покрасневшим лицом, ожидая ответа.
– Да, все это правда… может ли быть… может ли быть… – Я заколебалась. Мой голос неуверенно дрожал, но я все же выпалила свой вопрос, как бы дико и безумно он ни звучал: – Может ли быть так, что мы помолвлены, но я… я ничего об этом не знаю?
Я думала, что Сэнди рассмеется в ответ, но нет, этого не случилось.
– Да, думаю, это возможно, – ответил он. – Только не там, конечно, откуда я родом. У нас все делается по старинке – предложение, кольцо, выбор даты свадьбы. Но в Париже все по-другому. Здесь может произойти все, что угодно. Наверное, был какой-то разговор насчет свадьбы между вами двумя или между Беккетом и вашим отцом.
Стал бы Беккет обсуждать это с баббо, не поговорив сначала со мной? И
