ума от Данте. И еще я сразу поняла, что он хотел выразить этим подарком – в своей молчаливой загадочной манере. Данте – поэт любви, итальянский – язык любви. Он пытался сказать мне, что любит меня. Чувства переполнили мое сердце, так что я даже не смогла ему ничего ответить. Потом, когда мы прогуливались вдоль Елисейских Полей, я продела руку ему под локоть, и мы пошли очень медленно, так что сильно отстали от мамы и баббо. Я рассказала ему о глазах фазана в Лувре, о том, как они преследовали меня, словно хотели сообщить мне что-то важное. И о том, как я мечтала о его руках. Я почти набралась храбрости признаться, что люблю его, но мама вдруг громко закричала, призывая нас на помощь:

– Ради Иисуса Христа, помогите же! Джим рухнул без сознания!

Она стояла посреди небольшой толпы людей, а на ее руках лежало безжизненное тело баббо. Его шляпа скатилась на тротуар, а трость случайно прислонилась к бедру, словно третья нога. Я высвободила руку, и мы побежали к ним. Беккет помог нам затащить баббо на скамейку, где тот начал моргать и подергиваться.

– Он увидел двух монахинь, вон там. – Мама показала на другую сторону Елисейских Полей. – И задрожал, как лист. Я уж было приготовилась к тому, что сейчас у него будет припадок, но тут он смотрит вниз и видит здоровенную крысу. Она вылезает из канавы и выбегает на дорогу. И все. Это его доконало. Он теряет сознание и валится с ног. Хвала Господу, что сзади шли вы.

– Это предвещает двойное несчастье – две монахини и вдобавок крыса, которая перебежала ему дорогу, – объяснила я, поймав недоуменный взгляд Беккета.

– Убирайтесь, вы все! – Мама хлопнула в ладоши, разгоняя пеструю толпу зевак, которая уже успела собраться вокруг скамейки. – Завтра у него наверняка будет приступ с глазами, тут уж и к гадалке не ходи. – Она слегка шлепнула баббо по щеке. – Давай, приходи в себя, Джим. Соберись. Мистер Беккет, вы не найдете нам такси? Лючия, подними его шляпу и трость.

Вот так и закончился наш вечер. Но в сумочке у меня лежала книга Беккета, и если это не был знак любви, то, как выразилась бы мама, «я уж и не знаю, что это такое было».

Мы шли по парку, мимо стройных рядов ранних нежно-розовых тюльпанов и аккуратно подстриженных живых изгородей, и я рассказала Киттен и Стелле о подарке Беккета. Киттен сжала мою руку и прощебетала:

– О, дорогая, Le Tout Paris[19] говорит о вашей помолвке с Сэмом Беккетом.

– Будь осторожна в своих желаниях, – добавила Стелла, совершенно серьезно и даже мрачновато. Я не обратила на нее внимания. Женщины-ирландки всегда питают предубеждение к мужчинам-ирландцам, и моя собственная мать – яркий тому пример.

Когда мы подошли к студии Сэнди, у дверей уже стояла очередь людей, желающих приобрести билеты. Мы протиснулись мимо, поднялись по лестнице и вошли в студию. Сэнди, согнувшись в три погибели, сидел на полу и собирал цирк. Там был манеж, выложенный из кусочков дерева, а внутри его можно было увидеть крошечные маты, красные ковровые дорожки, настоящую, но очень маленькую трапецию и миниатюрные качели-балансир. Манеж был украшен гирляндами из ярких флажков. На полу цирка лежал шпрехшталмейстер в черном костюме; его черная фетровая шляпа сдвинулась набок. Рядом с манежем стояли пять чемоданов Сэнди. Один был открыт, и из него высовывались шерстяные львы, клоуны с раскрытым ртом, акробаты с железными крючочками вместо пальцев – каждая фигурка не больше моей ладони.

Вокруг манежа, который был чуть больше, чем дамская шляпа с широкими полями, были расставлены перевернутые коробки и деревянные ящики из-под винных бутылок – для зрителей. К стенам и двери были приклеены написанные от руки объявления: «Цирк Колдера – 25 франков». Сбоку от Сэнди устроился на корточках рыжеволосый мужчина – он возился с граммофоном. Я искоса взглянула на Стеллу и Киттен. Они смотрели на цирк, как зачарованные, и глаза у обеих блестели. Я ощутила прилив гордости и помахала Сэнди рукой, показав на двух своих подруг.

– Я привела Киттен и Стеллу, – сказала я. – Мы можем чем-нибудь помочь?

Сэнди вскочил и поприветствовал и Стеллу, и Киттен традиционным парижским поцелуем в обе щеки.

– Очень рад познакомиться. И рад, что вы нашли время прийти. Я куда-то засунул кинжал – глотателя кинжалов, разумеется, – но, как только я его найду, мы готовы начать.

Стоило нам усесться на свои места, и Киттен со Стеллой закидали меня вопросами. Киттен желала знать, не родственник ли Сэнди Стирлингу Колдеру, который установил какую-то грандиозную скульптуру в Филадельфии, и из какого именно города он родом, и сколько ему лет, и не женат ли он. Стеллу интересовало, сам ли он шьет и работает с тканью, а также где он берет материалы. Я неожиданно осознала, как мало я знаю Сэнди. Большей частью мы разговаривали о его социальной жизни или о порядках в моей семье. Или он довольно вдохновенно говорил о движении, пространстве, скорости и объеме.

– Я спрошу его обо всем этом на следующем уроке, – пообещала я. – Но он точно холост. Он очень холост. – Я посмотрела на Киттен и многозначительно приподняла брови. А потом напомнила ей, что теперь у нее есть поклонник и что Сэнди питает симпатии ко мне и не раз приглашал меня куда-нибудь с ним выйти.

– Но мы же знаем, что твое сердце принадлежит мистеру Беккету, – шепнула Киттен мне на ухо. – Хотя я нахожу Сэнди очень привлекательным.

Как только Сэнди объявил начало представления, все тут же перестали разговаривать и скрипеть ящиками. Граммофон заиграл марш, и Сэнди вывел на манеж своего шпрехшталмейстера. За этим последовал ряд трюков, некоторые из них артисты исполняли с помощью Сэнди – он подталкивал, тянул, дул, поднимал и ронял своих маленьких артистов, а другие с помощью моторчиков и сложной хитроумной системы шкивов. Целый час мы наблюдали за миниатюрными акробатами и акробатками, пожирателями огня, дрессировщиками и их львами, а Сэнди снабжал представление комментариями на своем ломаном французском. Когда на арене появился лев, Сэнди замолчал и издал страшный рык. Киттен то и дело улыбалась и громко с удовольствием аплодировала после каждого номера. Стелла склоняла голову то к одному плечу, то к другому, стараясь понять, как Сэнди заставляет свои фигурки двигаться. Я сидела, гордо выпрямив спину, как мать, которая смотрит на своего юного талантливого сына.

Во время перерыва Стелла вскочила с места, чтобы лучше рассмотреть натянутый канат и