возле нее не было никого, кто мог бы заступиться.

– Так-так-так, – прошамкал незнакомый голос. Бояна приоткрыла глаза, но не пошевелилась. – Кто это тут у нас? Живая душа?

Бояна молчала.

Раздались тяжелые шаги, и пахнуло плесенью. Кто-то обошел ее вокруг, задевая полами вонючей хламиды, но Бояне было все равно.

– Болит у тебя славно, сочно болит, вкусно. Отдай мне свою боль, тебе она ни к чему.

Бояна приподняла голову, сквозь спутавшиеся волосы пытаясь разглядеть того, кто сумел ее увидеть. Неопрятная куча тряпья с горящими желтым светом глазами закрывала спиной полную луну, и черт лица было не различить. Но слова незнакомца что-то дернули в омертвевшей душе, и Бояна медленно села, упираясь руками в землю.

– Я тебе – боль. А ты мне взамен что? – спросила она.

Голос ее больше походил на карканье – Бояна сорвала горло криком еще до заката.

Существо запрокинуло голову и засмеялось. От этого гулкого смеха, идущего будто из-под земли, кожа Бояны покрылась мурашками. Но ей было все равно, даже если навья заметит ее страх.

Отсмеявшись, существо нагнулось к ней и щелкнуло зубами.

– Ох и наглая ты душа. Хочешь, чтобы болело? Я-то обойдусь, а вот ты скоро истаешь, тенью станешь, плоти лишишься. Кто-то славно над тобой подшутил. Вот бы встретить его…

– А если я отдам тебе боль, да еще и шутника предложу? – слова сорвались с губ так легко, что Бояна почти испугалась.

Тварь помолчала, будто обдумывая ответ. Потом снова щелкнула зубами и покачала головой.

– Всю себя отдашь, тогда помогу.

Бояна не раздумывая протянула руку к существу. То схватило ее склизкой лапой, чиркнуло когтем поперек запястья и, наклонившись, быстро слизнуло выступившую кровь. Рану защипало, от нее пошел дым, но Бояна даже не поморщилась. В тело быстро возвращалась жизнь, словно ее притягивала проснувшаяся вера в то, что удастся спасти дочь.

– Что ж, пойдем, – существо сжало руку Бояны и дернуло ее за собой.

В глазах потемнело на миг, а очнулась Бояна уже внутри волости. Она то ли бежала, то ли летела за навьей, и мимо проносились сонные темные избы, сливаясь в единое пятно. Улучив мгновение, Бояна глянула под ноги и не увидела следов – ни своих, ни своего проводника.

Дверь распахнулась, выбитая их телами. Испуганно подскочили спящие на лавках люди. Любава сонно моргала, заслоняясь от света луны, словно он ее слепил. Бледная Беляна глядела с полатей, прижимая к груди соломенную куколку. Ее круглые глаза серебрились, отражая лунный свет. Бояна успокаивающе улыбнулась дочке и сделала знак, чтобы та не высовывалась. Беляна растерянно прикрыла рот ладошкой, но послушно отодвинулась в тень.

– А, так вот кто тут ворожбой балуется, про расплату не узнав! – загудела навья и двинулась к Любаве.

Та завизжала и засучила ногами, уползая от приближающейся чуди, пока не уперлась спиной в стену.

– Сгинь! Сгинь, нечисть! Я всё верно сделала!

Существо протянуло лапу и сорвало что-то с груди Любавы. Бояна разглядела шнурок с узлом, невзрачный и серый, но Любава взвыла и потянулась за ним с таким отчаянием на лице, словно это была самая ценная ее вещь.

Навья между тем покрутила шнурок, царапая когтем узел.

– Верно-то верно, – прогудела она, – да только науз[3] этот хитрый. И по тому бьет, кто ворожит, и по тому, на кого ворожба направлена. Теперь обе вы связаны, и связь не порушится, покуда одна не умрет. Молчи! – рыкнула тварь на открывшую рот Любаву – Она первая плату предложила. Можешь не прощаться, так пойдем.

– А что со мной будет? – тихо прошептала Бояна.

– А ты живи и радуйся. За то, что готова была собой за дочь заплатить, отпускаю тебя. Назавтра об этой, – навья кивнула на Любаву, – и не вспомните. Впрочем, если захочешь, можешь отыскать меня в лесу и службу сослужить. Тогда отпущу ее. Только подумай хорошенько, хочешь ли ты, чтобы она снова в твою жизнь пришла.

– Бояна! – взмолилась Любава. – Боянушка, дочка, – женщина скатилась с кровати и на коленях поползла к Бояне, норовя схватиться за подол ее рубахи. – Прости дуру грешную! Помоги мне, дочка!

– Ты пять весен на меня нож точила, – глухо отозвалась Бояна. – Вместе с ним и добро мое сточила. Сгинь!

Навья захохотала, схватила Любаву за волосы, топнула ногой и провалилась вместе с нею. Беляна скатилась с полатей и кинулась в материны руки:

– Матушка, мне такой страшный сон приснился!

– Ничего, – Бояна крепко-крепко прижала к себе дочь, глубоко вдыхая запах ее волос. – Это был всего лишь сон.

Бояна приоткрыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как мир вокруг пошел волнами, точно она оказалась под водой. Медленно истаяли дом и разворошенная кровать Любавы. Последней исчезла Беляна, доверчиво глядящая на мать, и сердце Бояны чуть не разорвалось от потери.

Когда мир снова вернулся на место, Бояна оказалась посреди совсем другой избы. Напротив нее стояла беловолосая девушка в зеленом платье. Она мягко поглаживала ладони гостьи.

– Добро пожаловать в мой дом.

Храбр. Где-то в Нави

Храбр вышел на порог и потянулся до хруста, разминая спину.

Утренняя прохлада чуть пощипывала лицо, приятно освежая вспотевшее за ночь тело. Стояла сухая жара червеня, и ночи были грозовые, душные: холстина, которую Храбр стелил на соломенный тюфяк, липла к коже, из-за чего к утру оказывалась сбита в ком, а то и сброшена на пол. Днем же царила еще более сильная духота. И только в быстротечные минуты, когда Светозарная Сауле потягивалась со сна – розовела восходом на нежных щеках, ожидая, когда Перкунас выкует новое солнце и подвесит на крышу ее терема, – лишь тогда удавалось вздохнуть полной грудью.

Храбр, как был, в одних подштанниках, спустился с трех ступенек скрипучего крыльца и медленно пошел по холодной росе. Она затянула все вокруг поволокой, заставляющей каждую травинку сверкать, словно драгоценный смарагд. Стелившиеся над травой обрывки тумана скрывали ноги Храбра до щиколоток, и ему казалось, что он не идет, а плывет над землей, бестелесный и беззвучный. Сердце полнилось покоем. У него за спиной возвышался маленький храм Светозарной, деревянный и всего с одним куполом, лемех которого сейчас сиял чистым серебром. Казалось бы, не чета белокаменным обиталищам богини, выстроенным в трех самых крупных городах Беловодья – Славгороде, Златоборске и горделивой столице Червене. Но зато от земли до полукруглого фронтона храм был изукрашен тонкой резьбой, являющей разные истории: о людях и судьбах, о богах и их милости, о семье и детях. Храбр обернулся и спокойно улыбнулся, когда лучи восходящего солнца скользнули по лицам и рукам,