говорит, что пока не встретила того, с кем готова была бы вновь обменяться обручьями.

– Должно быть, достаточно покорных и слабовольных не нашлось, – Даромир хмыкнул.

На мгновение руки Гулявы дрогнули. Шехх приподнял ресницы: по ее губам гуляла понимающая улыбка. И она не исчезла, когда шехх посмотрел на девушку в упор.

– Ну а я? – тихо спросил он. – Кто я для пани?

– Красивый мужчина, который не сможет отнять ее любимую игрушку, – тихо ответила Гулява.

– Потому что я и сам – игрушка, верно?

Темноволосая девушка не ответила Дару. Лишь жестом попросила его встать и принялась намыливать его распаренное тело.

Дар перехватил ее руки, когда она дошла до низа его напряженного живота. Гулява глянула на него через завесу коротких густых ресниц. Среди ее предков явно были степняки, подарившие девушке резкие скулы и вытянутые к вискам глаза. Но ее это не портило.

Дар погладил стрелу из родинок и проследил пальцами их путь под рубаху.

– Пани до смерти засечет, если узнает, – прошептала Гулява.

– Она не узнает, – и Даромир взял девушку за локти, увлекая за собой в бадью.

* * *

Даромир и Гулява медленно шли по двору. С неба сыпала крошка снега, крупная и рыхлая, быстро облепляющая волосы, мех воротника, брови и ресницы. Даромир искоса глянул на Гуляву и улыбнулся.

– Что? – девушка в ответ с улыбкой вздернула брови.

– Ты похожа на снежную бабу.

– Вот уж обласкал так обласкал, – фыркнула Гулява. – Уж точно не за слова тебя пани Завида приметила.

Даромир отвел глаза и остановился. Через распахнутые ворота хорошо просматривалась дорога, обнимающая холм, на котором стояло подворье. В прорехи туч выглянуло солнце и тут же снова скрылось за их тяжелыми горбатыми спинами, но его лучи успели ослепительно вспыхнуть на снежном покрове. Был студень, и от срока уговора прошла ровно половина.

Даромир взглядом проводил телегу, в которую был запряжен рыжий лохматый конек. Кмет на облучке кутался в старенький тулуп и прятал руки в худых варежках под мышки, предоставив коню самому выбирать дорогу.

Гулява встала рядом с шеххом. Она на него не смотрела, но Даромир все равно почувствовал ее молчаливую поддержку, будто его погладила по щеке мягкая ладонь.

– Ты ведь сам на это уговорился, – шепнула Гулява.

– Верно. Казалось, чего уж проще – год поублажать одну богатую пани, получить за это столько денег, что честным трудом я и за пять весен не увижу, и наконец зажить по-людски.

– Разве ты ошибся?

Даромир поднял лицо к посеревшим небесам. Холодные крупинки жалили кожу. Сначала оно загорелось от их прикосновения, а потом начало неметь. Совсем как он сам.

– Я не того хочу, Гулява, – внезапно вырвалось у шехха. Он спохватился и сердито отер лицо от снега, пряча едва не прорвавшийся вой в рукав полушубка. – Никакие деньги не стоят того, чтобы быть игрушкой в чьих-то руках. Одна ночь, две… седмица даже – казалось, все прекрасно, лишь обоюдное удовольствие. Но уговор на деньги… Словно рабство. Я не раб и не был им никогда.

– А чего же ты хочешь? – Гулява склонила голову к плечу.

Чего он хочет?

Такой простой вопрос, но многие и за всю жизнь не находят на него ответа. Кто-то хочет лишь выжить и прокормить семью. Кто-то – власти и новых земель. А кто-то ищет любви. Нужным хочет быть. Чтобы его ждали из долгого похода. Ставили свечу на окно каждую ночь, чтобы человек где-то там, за тридевять земель, нашел дорогу к родному крыльцу сквозь все происки людские и навьи. Многие и не догадываются, что, покупая любовь, на самом деле ищут душевного тепла, а завоевывая новые земли, хотят, чтобы отец или дед наконец взглянул на них как на равных. О многом не догадываются люди, да и редко дают себе труд подумать.

Даромир же думал об этом, наверно, даже слишком часто.

– Я хочу, чтобы во мне увидели человека.

Гулява потупилась, размышляя о чем-то. Потом сунула руку за пазуху и вытащила маленький свиточек, перетянутый бечевой с восковой печатью и оттиском огненной птицы.

– Откуда у тебя княжье письмо? – охнул Даромир.

– Брату прислали. Его в княжеские вои принимают, – Гулява стиснула свиточек замерзающими пальцами, медля и думая о чем-то.

Потом подняла темные глаза на Даромира. Взяла его за руку и втиснула письмо в ладонь нахмурившегося шехха.

– Вы с братом похожи. Мы родом из маленькой северной волости, в Червене в лицо нас почти никто не знает. Брат в семье единственный мужчина, если уйдет – мои сестры и мать останутся без опоры. Меня, как видишь, замуж брать не спешат, а забрать их к себе я смогу не раньше лета, так Завида повелела. Что с ними станется за это время?

Даромир осторожно, будто свиточек мог рассыпаться в его пальцах, сжал бумагу.

В последнюю ночь они с Гулявой любились медленно и неторопливо. Бояться им было некого: Завида намедни укатила в Олонец – проверять, хорошую ли руду для ее мастеров подвезли. Еще не рассвело, когда шехх поцеловал спящую девушку в висок, беззвучно оделся и вытащил из-под кровати припасенный мешок. Скользнул под сваленные меха на очередной уезжавшей телеге. И два каурых тяжеловоза медленно потянули его в сторону Червена.

* * *

Даромир стоял в первом ряду. Сжимал копье намертво, чтобы не выскользнуло из ставших мозолистыми и жесткими от постоянных тренировок ладоней. Налобник шлема холодил переносицу, кольчуга тянула спину, но Даромир лишь выпрямлял ее сильнее. Утро было ясное, чистое, омытое ночной грозой, и солнце щедро заливало светом исходившую испариной землю. В такой день хотелось не отнимать жизни, а крепко сжимать теплые плечи, горланить песни у костра и шутливо бороться на кулаках. Жить хотелось.

Даромир улыбнулся, на мгновение прикрыв глаза.

Ради того, чтобы кто-то сегодня не повстречался с пожарами, чтобы кому-то не пришлось хоронить любимого, он и стоял сейчас бок о бок с такими же новобранцами, пока нутро его завязывалось в узел в ожидании, когда через вершину соседнего холма перевалит вражеское войско.

Даромир чувствовал, что завтрашнего дня он уже не увидит. Но сердце его было спокойно.

– Идут! – хрипло выкрикнул кто-то, и Даромир крепче ухватил копье.

Враги налетели черной тучей, щетинящейся сталью, словно рассерженный еж. Даромир принял на копье одного, крякнул, приподнимая его в воздух. Копье с хрустом вышло у воя из спины. По древку побежали кровавые струйки, но до рук дотечь не успели. Даромир выпустил копье и выхватил короткий меч. Перебросил его в левую руку, а правой вытянул привычный кинжал с темной бороздкой посередине. Сейчас она была