что религия «не хуже психологии», поскольку предполагалось, что последняя ее заменит33. В некотором смысле религия, конечно, даже лучше, потому что сталкивается с фактическими причинами универсального чувства вины; но в некотором смысле намного хуже, потому что обычно усиливает родительскую и социальную власть и делает путы косвенной вины еще более крепкими и страшными.

Невозможно ответить на разрушительную релятивизацию Ранком современной психологии34. Достаточно посмотреть на растущее число психологических гуру вокруг, чтобы понять живую историческую природу этого явления. Современный человек начал смотреть внутрь себя в XIX веке, надеясь найти бессмертие новым и безопасным способом. Как и люди на протяжении всей истории, он хотел героического апофеоза, но теперь его было некому обеспечить, кроме психологического гуру. Человек сам завел себя в тупик. В этом смысле, как сказал Ранк (с некой долей веселой иронии): психотерапевты «являются, так сказать, продуктом деятельности невротика в связи с его болезнью»35. Современному человеку нужна сущность, к которой можно обратиться за духовной и моральной зависимостью, и, поскольку Бог оказался в изгнании, терапевт должен был заменить его – так же, как раньше это делали любовник и родители. Вот уже несколько поколений психоаналитиков, не понимая этой острой проблемы, пытаются выяснить, почему «прекращение переноса» в терапии является, во многих случаях, крайне сложной проблемой. Если бы они прочитали и поняли Ранка, они бы сразу увидели, что «внешняя сущность» терапевта – это новый Бог, который должен заменить старые коллективные идеологии искупления. Поскольку человек не может служить Богом, это порождает действительно дьявольскую проблему36[101]. Современный человек приговорен искать смысл своей жизни в психологической интроспекции, так что его новый исповедник – психоаналитик – должен обладать огромным авторитетом в интроспекции. Если это так, «пределы» сознания пациента ограничены кушеткой в кабинете аналитика и проецируемым оттуда мировоззрением[102].

В этом смысле, как глубоко понимал Ранк, психоанализ фактически сводит на нет эмоциональную жизнь пациента. Человек хочет сосредоточить свою любовь на эталоне силы и ценности, и аналитик говорит ему, что все сводится к этапу его раннего развития и, следовательно, является относительным. Человек хочет найти и испытать удивительное, и аналитик говорит ему, как все обстоит на самом деле, насколько клинически объяснимы наши глубочайшие онтологические мотивы и чувство вины. Таким образом, человек лишается той абсолютной тайны, в которой он нуждается, и единственное, что остается всемогущим, – это человек, который ее объяснил. И поэтому пациент цепляется за аналитика изо всех сил и боится прекратить анализ[103].

Ранк и Кьеркегор: слияние греха и невроза

Чем глубже мы исследуем Ранка, тем более его мысль сходится с рассуждениями Кьеркегора – и это наиболее примечательно, как мы теперь полностью осознаем, благодаря куда большей сложности клинического психоанализа. К настоящему времени должно быть ясно, что это смешение Ранка и Кьеркегора – не следствие подчинения идеологии от бессилия, а реальная научная проработка проблемы человеческого характера. Оба исследователя пришли к одному и тому же выводу после исчерпывающего психологического поиска: в самых отдаленных уголках научного описания психология должна уступить место «богословию», то есть мировоззрению, которое укрощает в человеке конфликты и чувство вины и предлагает ему возможность для какого-то героического апофеоза. Человек не может терпеть собственную ничтожность, если не может перевести ее в осмысленность на максимально возможном уровне. Здесь мысли Ранка и Кьеркегора удивительным образом встречаются в следующей точке: грех и невроз – это два способа говорить об одном и том же: полная изоляция личности, дисгармония с остальной природой, сверхиндивидуализм, попытка создать свой собственный мир внутри себя. И грех, и невроз воплощают желание индивида быть больше, чем он есть на самом деле, его отказ признать свою космическую зависимость. Невроз, как и грех, является попыткой принудить природу, притвориться, что проекта causa sui действительно достаточно. В грехе и неврозе человек фетишизирует что-то конкретное и притворяется, что этому конкретному сводится весь смысл и чудотворность творения и что именно оно способно привести человека к апофеозу.38

Обобщение Ранком невротического мировоззрения подходит одновременно мировоззрению классического грешника:

Невротик теряет все виды коллективной духовности и делает героический жест, полностью помещая себя, как ясно показывают наблюдения и космические фантазии психотиков, в бессмертие собственного эго39.

Но мы знаем, что эта попытка обречена на провал, потому что человек просто не может оправдать свой героизм; он не может вписаться в свой космический план и сделать его правдоподобным. Он должен жить с мучительными сомнениями, останется ли он вообще в контакте с реальностью. Только когда он теряет эту связь, сомнения исчезают – и вот определение психоза: совершенно нереальная вера в самодостаточность космического героизма. «Я есть Христос». В этом смысле, как сказал Ранк, невроз представляет стремление к «индивидуальной религии», самостоятельно достигнутому бессмертию40.

У греха и невроза есть и другая сторона: не только их нереальная самоуверенность в отказе принять свою тварность, но и наказание за обостренное самосознание: неспособность утешиться общими иллюзиями. В результате грешник (невротик) осознает то, что он пытается отрицать: свою тварность, ничтожность и недостойность41. Невротика отбрасывает назад к истинному восприятию состояния человека, которое, в первую очередь, и привело его к изоляции и индивидуации. Из-за своих глубоких тревог он пытался построить приукрашенный внутренний мир, но жизнь мстит. Чем больше он отделяется и расширяет себя, тем больше начинает испытывать тревогу. Чем больше он искусственно идеализирует себя, тем более преувеличенно себя критикует. Он чередует крайности «Я есть все» и «Я ничто»42. Но ясно, что, если кто-то хочет быть чем-то, он должен быть часть частью чего-то еще. Не существует способа избежать уплаты долга зависимости и признания превосходящего значения остальной природы, страданиям и смерти, которых они требуют; и нет способа оправдать эту плату изнутри, как бы вы ни старались.

Но теперь мы видим историческое различие между классическим грешником и современным невротиком: оба чувствуют естественность человеческой недостаточности, только невротик лишен символического мировоззрения, идеологии Бога, которая могла бы придать смысл его недостойности и перевела бы ее в героизм. Традиционная религия превратила сознание греха в условие для спасения, но измученное чувство небытия невротика теперь дает ему право только на жалкое вымирание, на милосердное освобождение в одинокой смерти. Хорошо быть никем по отношению к Богу, который один может все исправить своими неведомыми путями; другое дело – быть никем для самого себя, считая себя ничем. Ранг подытожил это следующим образом:

Невротический тип страдает от сознания греха так же, как и его религиозный предок, даже не