гистологический анализ, когда двери прозекторской открылись и в зал кто-то вошел. Как правило, посторонние не входили, а стучали в дверь, потому как боялись увидеть нечто — по их меркам — ужасное. Не стучали перед входом только врачи. Поэтому, когда за моей спиной раздался незнакомый голос, я, признаться, даже вздрогнул.

— Ах, вот куда музей советов переехал.

У дверей прозекторской стоял мужчина лет сорока. Короткая шея, короткая стрижка, кривой нос, пухлые губы. Он щедро оросил презрением каждую стену, каждый уголок, каждый предмет в зале. Щепотка досталась и мне. Казалось, что он вот-вот достанет телефон из кармана своего кашемирового пальто и начнет его вертеть как спиннер.

— Вам кого?

— Ты тут главный?

— Если вы про отделение, тогда могу ответить на ваш вопрос утвердительно, — ответил я, стараясь скрыть свою неприязнь. — Если же вас интересует все учреждение, тогда вам нужен главврач.

Он подошел ко мне вплотную, нарушая личное пространство. Я смог почувствовать не только аромат его одеколона, но и запах изо рта. Явно у него на обед были сельдь с луком. Ну, и без ста грамм не обошлось.

— Нет, у главного я уже был. Мне дали паспорт моего деда и сказали, что здесь я смогу получить справку для похорон.

— Вас не ввели в заблуждение. Вы принесли с собой одежду, в которую мы сможем переодеть пациента?

— Пациента? Он что, жив? — Иронии его голосе не было. Скорее разочарование.

— Нет. Для нас все они пациенты. И живые и мертвые.

— Ага. Внятно-понятно. А зачем одежда?

— Как зачем? Чтобы в ней похоронить вашего родственника.

— К вам он голым поступил? — все с той же серьезностью спросил человек, который сравнив наше место работы с пережитком прошлого, сам был представителем чуть менее поздних времен.

— Нет, не голым, — терпеливо начал объяснять я. — И все же, на лечение в стационар поступают люди в удобной спортивной одежде, которая совершенно не подходит для похорон.

— Логично. Когда тебе занести одежду?

Подобные ему личности всегда предпочитали в общении с незнакомыми людьми панибратство. Мне же подобный подход резал слух.

— А когда вы рассчитываете забрать тело?

— Сегодня.

— Тогда сегодня и несите. Можете уже сейчас отправляться за одеждой, я как раз за это время подготовлю справку и занесу записи в журнал о выдаче пациента. Но, перед этим не хотите взглянуть на покойного?

Мужчина непонимающе скривил рот, этим приведя в движение толстенные мышцы шеи.

— Зачем мне на него смотреть?

— Это необходимо сделать для того, чтобы потом не возникло претензий касательно нанесенного грима. Вдруг вам захочется внести правки. Это лучше сделать до того, как пациент покинет стены патологоанатомического отделения.

— Не важно. Просто подготовь документы. Когда я вернусь, пусть они будут готовы.

Развернувшись, он направился к выходу.

Вернулся он через час, бросив на кушетку пакет с одеждой. Я старался говорить сухо и только в тех случаях, когда это было необходимо. Человек мне не нравился, и я решил ускорить процесс нашего с ним контакта. Вручив ему документы, я с неохотой сообщил ему об услугах нашего морга. К счастью, он сказал, что ему ничего от нас не надо, за исключением приодетого тела. А еще, что на улице ждал небольшой фургон, на котором он собирался перевозить покойного родственника.

— Я плачу ему ежечасно, а потому поторопись. Сделай дело — выдай тело.

Я не стал сообщать ему, что одеванием будет заниматься другой человек. Чем меньше знают подобные ему типы людей, тем лучше. Как только он покинул кабинет, я позвонил санитару Остапу и сообщил о своем желании видеть его.

Прибыл он спустя пять минут. Еще через минут десять, покойник был одет и вывезен на каталке из прозекторской. Я же решил вернуться к прерванному гистологическому исследованию, когда моё внимание привлекла пачка салфеток, которые лежали не на своем месте. А именно — на полу. Видимо, Остап столь усердно занимался уборкой, что нечаянно задел столешницу. Как оказалось чуть позже, не её одну.

Подняв с пола пакетик салфеток и положив их на место, моё внимание привлекла бирка на ноге покойника. В области желудка я тут же почувствовал ноющую боль и тепло. А всему виной было имя на бирке. Она полностью соответствовало тому, что я вписывал в свидетельство о смерти и которое успел выдать.

— Остап!

Звуки скольжения мокрой тряпки по полу прекратились. Он занимался уборкой коридора у самих дверей в секционный зал. А потому его голова пролезла в щель двери практически сразу после моего зова.

— Да, доктор Родионов?

— Ты разве не выдал тело Леонида Попова родственнику?

— Выдал.

Мое сердце забилось чаще.

— А это кто?

— Это? — переспросил Остап, входя целиком в зал. — Это Валерий….как бишь его…Протасевич.

— Подойди, пожалуйста, ко мне и прочитай имя на бирке, — как можно спокойнее произнес я.

Санитар послушно выполнил мою просьбу. Как только он прочел имя, его лицо покрылось красными пятнами, глаза стали шире, а брови взмыли вверх.

— Это…это какая-то ошибка.

Пока он пытался найти слова в своё оправдание, я скинул простынь с лица мертвеца. Заполняя бумаги, я не слишком всматривался в лицо, изображенное в паспорте. И все же, я примерно помнил, как должен был выглядеть Леонид Попов.

Человек на каталке оказался его точной копией. Разве что бледнее и худее.

— Ты выдал не то тело, — констатировал я. В голове моей уже мелькали образы с кричащим главврачом, с разочарованным Безбородовым, с судебными разбирательствами, с занесением выговора в моё личное дело или даже с увольнением и запретом на занимание врачебной должности на всей территории страны. И пусть не я занимался выдачей, моя вина была очевидной. Не доглядел, не перепроверил, не предвидел…

— Похоже, я перепутал их истории болезней. Во время уборки уронил их…, Я все исправлю! — запинаясь, промолвил молодой санитар. — Я мигом поеду и найду того человека, кому я выдал Протосевича.

— Куда? — я схватил его за локоть, прежде чем он успел кинуться сломя голову из прозекторской. — Оставайся здесь. Я сам со всем разберусь. От тебя я потребую только две вещи.

— Да, все что угодно! — затараторил Остап, немного расслабившись, поняв, что устранением его ошибки займется кто-то другой.

— Первое — задержи родственников Протосевича, если они придут за его телом до моего возвращения. Придумай что-нибудь. И, второе — у тебя есть машина?

— Да, белые «Жигули».

— Дай мне ключи. Я поеду на ней. Пешком будет сложнее.

— Конечно-конечно.

Трясущимися руками он быстро исследовал оба кармана вначале халата, затем и брюк, и вложил ключи в мою ладонь.

Не теряя больше ни секунды времени,