Поэтому я признаю, что да, я знаю, какую весть прислал вам викарий, и знания мои не от демонов и не являются частью некого большого плана, придуманного с моим братом Вироне. Я не знала, что сделает предводитель бунтовщиков, когда вся округа будет очищена от войск герцога. И поверьте, не я дала ему совет выслать в столицу ряд достойных и благородных владельцев виноградников и каменных башен, придав им для сопровождения нескольких слуг нашего епископа, чтобы те поручились за их приверженность вере и поистине сыновнее послушание. Что ж, нашего епископа наравне с герцогом беспокоят военные разрушения, непаханые поля, одичавшие виноградники, сожженные мельницы и трактиры, которые никто не хочет брать в аренду, а также задержанные подати и десятина, что с удивительной легкостью утекает в каменистые русла наших дорог, вместо того чтобы добраться до гостеприимной казны епархии. И именно из-за всех этих потерь сердце герцога переполнилось столь искренним желанием мира, что он готов закрыть глаза на несколько еретических чудачеств, висящих на совести моего брата Вироне. Более того, со всей отеческой деликатностью он поможет ему вытравить их в более благоприятные времена. А поскольку, как вы сами читали в различных солидных книгах, хрупкие женские пальчики справляются с этим заданием с большей легкостью, герцог скоро найдет милую, богобоязненную девочку, возможно, даже собственную внебрачную дочь или двоюродную сестру, которая выйдет замуж за моего брата Вироне, дабы укрепить его в истинности веры и примирить его с родом герцога.

Я полагаю, синьор, что наш добрый епископ подготовил весь этот план, наполнивший вас, как я вижу, бесконечной печалью. Он всегда не слишком благоволил монахам в сандалиях, и, когда вы в трудах собирали хворост и разжигали огонь под задами старых баб, он не раз предостерегал вас в проповедях от головорезов и расхитителей курятников. Вероятно, не обошлось в этом деле без совета уважаемого патриарха, ибо с давних пор он ведет с викарием вашего ордена ожесточенный спор, кто из них поднимется выше по ступеням трона и кому из них благоволит наш добрый синьор герцог. А герцог, как вы сами понимаете, безмерно огорчен восстанием моего брата Вироне, но с прошлого лета его еще больше мучает отечность ног, из-за коей его носят в кресле, как старика, и он не может без плача взобраться в собственную постель. Мне говорили, что монахи в сандалиях обещали избавить его от этой боли, обратившись к мощам Рикельмо, вашего пресветлого мученика. Прикладывали к его опухшим членам припарки из пепла этого бедолаги, мало чем в этом отличаясь от сельских бабок, которые поступают точно так же и с прахом черной курицы, ловко зарезанной при молодом месяце и сожженной в печи. К сожалению, прах инквизитора оказался ни на что не годен, так же, как он сам при жизни, или же его заступничество оказалось слишком слабым, ибо при благотворном влиянии мощей отекшие ноги герцога наполнились гноем и открылись старые раны. Таким образом, больной и страдающий герцог в приступе ярости – а доходят вести, что они случаются все чаще – прогнал монахов в сандалиях вместе с их молитвами и святыми, оказавшимися столь же неумелыми, как и сей почтенный трибунал. И нет, не смейте, синьор, говорить о делах герцога с такой вызывающей уверенностью. Ведь благодаря кропотливому чтению показаний придворных и моему собственному свидетельству было установлено вне всякого сомнения, что я провела много времени под крышей графа Дезидерио. А любой двор, о чем вы в своем монашеском невежестве можете и не знать, управляется по одним законам и преисполнен все той же завистью, кознями и интригами.

Потому будьте уверены, что герцог выслушает просьбы епископа и мольбы крупных землевладельцев из нашей измученной округи, которые, по сути, будут или посланниками бунтаря Вироне, или почтенными, добродушными глупцами, поверившими, что можно примирить огонь с водой, когда случайно они попадут в одну и ту же струю. И будет много слов, благородных, полных благоразумия и заботы. Некоторые из них выскажет ваш викарий и другие наставники сего трибунала, пытаясь за монашеским смирением скрыть разочарование, хотя графы и епископы будут драться за наследие графа Дезидерио и вести спор за жирные куски земли, виноградники, карьеры, поля, каменоломни, сады, причалы и торговые поселения, и даже отдельные мельницы и трактиры, потому что истинное богатство кормится даже мельчайшими крохами и не растет на пустом месте. Они также выкроят каменистый участок для Вироне, достаточно большой, чтобы построить на нем каменный замок с высокими башнями, часовнями и подземельями. Почему я должна этому удивляться? Все в мире, добрый синьор, независимо от наших желаний, идет своим чередом. Вироне понял это раньше вас, но вы не можете винить его в этом, синьор, потому что он всегда обладал строгим благоразумием пастуха, который не бросит стадо, чтобы найти одну своенравную овцу, и он хорошо оценивает прибыль. Итак, милостивый синьор, каждый получит что-то для себя. Епископ – мешки с золотом, патриарх – благосклонность герцога, сам герцог – повозки с вермилионом, мой брат – красивый щит с нарисованным драконьим гербом, а какая-то бедная девица – шелковую поездку в другую страну, и все они хотят поскорее забыть о существовании нас двоих.

Я не думаю, что мне следует говорить с вами, когда вы приходите сюда с наполовину сожженной свечой – единственной свидетельницей ваших слов, жестов и намерений, потому что завтра мы непременно заставим друг друга заплатить за этот момент. Однако странно волнует меня ваше желание вновь втиснуть вещи в назначенные им рамки и оставить их там навсегда, хотя этого не происходит даже в ваших книгах, где крылатые козы сражаются с птицами с ослиными копытами, розы-лианы расцветают головками детей, скалы расступаются под ногами грешников и даже небо полно черных демонов с телами змей и раздвоенными языками. И кто может предвидеть, во что еще для нас превратится эта история, которую мы перекидываем друг другу из уст в уста, с горячностью любовников обмениваясь сладкими заверениями и ложью? Слова опасны, синьор. Слова – поверьте старой блуднице, а я была когда-то превосходна в своем деле – самая изысканная ласка. Впрочем, разве не вы приходите ко мне за словами, сомневаясь одновременно в каждом из них, но от этого вожделея их еще с большей страстью, ибо неопределенность только подогревает желание, хотя вы этого не знаете и ни в коем случае не должны знать, если только в неясном сумраке общей спальни не притерлись