Шрифт:
Закладка:
— Так, голуба моя, в том-то и дело! — не снижала градус напора малярша. — Стеночки-то старые, кривые! Как мы на них без штукатурки новую плитку прилепим?
— А как вы раньше-то собирались?
— Пойдем-ка со мной! — Видя, что хозяйка ничего не смыслит, малярша, будто клещ, шустро прихватила Варвару Сергеевну за рукав и распахнула дверь ванной. — Видишь, плесень да кривизна, надо все штукатурить и гидроизоляцию, говорю, надо!
— И во что это выльется?!
— Тысяч двадцать накинуть придется.
— Двадцать тысяч за подготовку стены?! — возмутилась Варвара Сергеевна.
«Таким, как эта шустрячка, только дай слабину!»
— Голуба моя, не стены́, а стен! Все штукатурить придется! И потолки бы навесные сделать, раз пошла такая пьянка.
— Зачем потолки? Эти, что ли, нельзя покрасить?
— Так мы стеночки подровняем, и потолок кривой в глаза бросаться будет.
— А во сколько еще выльется навесной потолок?
— Вам два надо, сюда и в санузел. Тысяч двадцать, и то это только для вас! Прораб наш подешевле сделает.
— Еще что посоветуете? — нахмурилась Самоварова.
— А еще…
Из их бывшей с доктором комнаты раздался недовольный мужской крик. Слов Варвара Сергеевна не разобрала, мужчина кричал на молдавском.
— Игоряша второй день лежит! Опять со спиной проблемы! — сказала малярша таким тоном, словно во всех проблемах Игоряши была виновата Самоварова.
Женщина бросилась в комнату, а Варвара Сергеевна, застыв в коридоре, вновь ощущала себя как в бесконечном дурном сне.
Совсем недавно эта квартира, в которой она жила с Валерой, была хоть и скромной, но светлой и радостной. Разглядывая шпаклеванные, пепельные стены и новую каменную плитку на полу, которая, в отсутствие мебели и обоев, выглядела неприветливо холодной, слыша, как малярша бойко препирается с мужем, лежащим, по всей видимости, на их с Валерой диване, она чувствовала себя здесь еще хуже, чем в день проклятого пожара, начиная с которого ее жизнь стремительно перешла с плюса на минус.
— Чайку горячего просит! — выскочила из комнаты женщина и, нисколько не смущаясь присутствия хозяйки, деловито прикрыла за собой дверь.
— Так вы что, за двоих сейчас работаете?
— Нет, голуба моя! — выкрикивала уже из кухни молдаванка. — Его как раз перед вашим приходом скрутило. Вообще он у меня файный! Тока чутка приболел.
Пообещав малярше обсудить с хозяином новые расходы, Самоварова поспешила вырваться из душной, пропахшей дешевым табаком, потом и каким-то скверным мясным варевом квартиры.
Откуда-то сверху доносились звуки фортепьяно.
Натренированные пальцы с захватывающей дух скоростью перебегали по клавишам. Судя по паузам, постоянно прерывавшим их полет, за инструментом сидел либо взрослый ученик, либо профи, начинавший готовить какую-то программу.
За год с небольшим, в течение которого квартира Валеры стала ее вторым домом, Самоварова не успела перезнакомиться со всеми жильцами подъезда, и игравший был ей неизвестен.
Выйдя на улицу, Варвара Сергеевна с раздражением обнаружила, что мелкий дождик успел превратиться в настоящий колючий, осенний дождь.
Зонт она, конечно, забыла дома…
«Файный»… Это смешное слово было как будто давно знакомо, но, хоть убей, она не помнила откуда.
Примостившись под козырьком подъезда в надежде переждать дождь, Самоварова сделала то, что обычно избегала делать — в разгар рабочего дня набрала Валеру.
Он ответил на удивление быстро. Голос звучал тепло и приветливо.
— Как твои дела? Как там наша квартира?
— Вечером расскажу. Слушай, ты когда-нибудь слышал такое слово: «файный»?
Доктор задумался:
— По-моему, это украинский диалект.
— Украинский? Может, молдавский?
— Вроде украинский. Это что-то типа «прекрасный».
— Ну, это-то я поняла…
— Тебя там файной, что ли, назвали? Так ты у меня и есть самая файная!
— Серьезно? — с оттенком недоверия уточнила она.
— Не сомневайся!
— Ладно, до вечера!
— Целую.
Звуки фортепьяно были слышны и на улице.
Напористая минорная мелодия органично вписывалась в шум косого дождя.
Намотав на голову подопревший непонятно чей шарф, Варвара Сергеевна добежала до остановки троллейбуса, который, на ее счастье, подошел через пару минут.
Она вышла, не доехав до своей остановки, напротив сетевого кафе.
Самоварова взглянула на экран айфона — было всего лишь час дня.
«Может, Анька сегодня пораньше придет…»
Она боялась признаться себе в том, что не хочет возвращаться в собственную квартиру: мало ли какой очередной сюрприз может ждать ее под дверью.
Надо бы побыстрее заказать, как настаивал Олег, новую камеру, и на сей раз, что бы он ни говорил, расходы она возьмет на себя!
Примостившись, как любила, у окна, Самоварова заказала заведомо невкусный эспрессо и первый попавшийся в меню десерт.
В ушах все еще стояли отголоски страстных звуков фортепьяно — репетировавший неизвестное ей произведение явно готовился произвести впечатление на будущую аудиторию.
Варвара Сергеевна достала айфон и отыскала фото паспорта малярши.
Доктор оказался прав: вышедшая замуж за молдаванина малярша — Одобеску Оксана Ивановна, 1973 г. р., родилась в Мукачево. Подгрузившись к кафешной сети, Гугл тут же пояснил: это город областного подчинения в Закарпатской области Украины.
За столиком напротив расположилась семья — мать и дочь лет семи.
Судя по недовольным лицам, обе были чем-то расстроены.
Удручающе некрасивая девчонка в ярко-розовом спортивном, расшитом серебряными стразами костюмчике демонстративно отбросила предложенное официанткой меню и, глядя в потолок, уставилась в одну точку. Мать, чуть менее некрасивая благодаря модной стрижке и макияжу, проигнорировав дочкину провокацию, выхватила из сумки надрывающийся аккордами Лунной сонаты мобильный. Вдавленный, похожий на дверной звонок носик на плоском, приплюснутом лице женщины брезгливо втянул в себя воздух. Ответив на входящий, она начала с кем-то ругаться.
Наблюдая за ними, Варвара Сергеевна поедала маленькими кусочками сносный чизкейк и едва пригубляла жидковатый, прогорклый эспрессо.
Мать продолжала высоким противным голосом вливать в чьи-то уши потоки негатива, а дочь, устав разглядывать потолок, принялась отколупливать ногтем стразы с олимпийки.
И вдруг Самоварову словно прострелило!
«Файная» — именно этим, столь неожиданным словечком обычно молчаливая Регина, Ольгина дочь, тридцать пять лет назад похвалила ее новую стрижку. Это было как раз в тот вечер, когда Варя на свою голову забрала ее вместе с Анютой из детского сада. Наевшись шарлотки, Регина долго отмывала в ванной липкие, вымазанные яблочной начинкой ладошки, а когда вышла и столкнулась с ней в коридоре, неожиданно обхватила ее влажными руками за талию.
Варя наклонилась к девочке и ласково потрепала по голове.
Тоненькая детская ручонка потянулась к ее волосам.
— Файная, — скованно улыбнувшись, будто никогда не делала так раньше, сказала девочка.
— Что? — не поняла Варя.
Регина обвела руками свою голову.
— Это.
Самоварова отчетливо вспомнила свои тогдашние ощущения — ей стало жутковато. Конечно, не от слова, привнесенного в Регинин лексикон матерью, узнавшей его от украинца-отца. Ей стало не по себе от
