их на ключевые должности и попытке расширить кругозор людей второсортных. И это было порой все, что можно было получить. Это было справедливо признано реальной целью союзников в Германии, поскольку существовала определенная перспектива того, что такая работа продлится долго, в то время как запреты на участие нацистов в общественной жизни придется отменить, как только закончится оккупация. Несомненно, люди, назначенные на должности, оказались бы запятнаны в глазах нацистов, и по этой причине им грозила бы опасность потерять должность, как только союзники от них отвернутся. Но тогда это была фундаментальная трудность, обусловленная оккупацией, которая не могла продолжаться вечно; если в первые месяцы фельдмаршал Монтгомери и генерал Макнарни говорили о десяти годах, то Рузвельт размышлял всего о двух. Этот ограниченный период предстояло использовать таким образом, чтобы дать антинацизму укорениться и поставить его представителей в положение, при котором они имели бы некоторые шансы сохранить себя (при такой долгосрочной поддержке, которую можно было бы получить извне). Очевидно, что необходимо было помнить о недостатках слишком тесной идентификации идей и личностей с иностранными штыками, но вера в правоту своего дела лучше определяет политику, чем страх спровоцировать реакцию.

Задача поиска нужных людей была крайне важной. За англо-американской политикой, за речами военного времени стояло полусознательное предположение, что можно найти достаточно «незапятнанных» немцев, чтобы управлять страной после того, как нацисты будут свергнуты и отправятся на каменоломни. При этом серьезно недооценивалась слабость немецких средних классов и степень их влияния на антидемократические идеи. Русским было гораздо легче провести фундаментальные перемены, потому что они желали коренной реформы общества и могли опознать своих друзей. В Восточной Германии никогда не удастся отмотать время далеко назад – но ценой достижения такой цели была простая замена одной формы тоталитаризма на другую. Пересмотр основ общества, который мог сломить власть националистических групп и сделать невозможным возврат к прошлому, очень жестко пресекался бы людьми, лишенными собственности. Поэтому его нужно было поддерживать силой, а для того, чтобы все удалось, власть должна была перейти в руки людей столь же безжалостных и далеких от либерализма, как нацисты. Западные союзники предпочли вернуться к системе, предшествовавшей нацизму, в надежде, что перемены, подкрепленные памятью о том, к чему привел нацизм, окажутся достаточными для того, чтобы история не повторилась.

Трудно представить, какие доступны альтернативы и какие из них – лучше. Но шансы на успех были проблематичными, и усилия следовало сосредоточить на позитивных действиях, чтобы сделать перемены значимыми.

Глава 13. Администрация и политика

Администрация

Реконструкция германской административной системы поставила перед союзниками принципиальную проблему. Эта система была радикально изменена нацистами, как, например, в том значении, которое придавалось Gau[73], и в том, как приказы и инструкции спускались сверху, а не инициировались выборными органами. Искоренение нацистского влияния, очевидно, должно было включать в себя отмену изменений, непосредственно связанных с их политическим мировоззрением. Но не все введенные ими перемены были плохими; например, Закон о местном самоуправлении Германии (Gemeindeordnung) 1935 года, во многом заслуживающий возражений, содержал реформы, соответствующие современным представлениям об управлении. Нужно ли избавиться от всего нацистского или все-таки следует сохранить что-то хорошее? И что нужно создать или учредить взамен упраздненного? Правильным ли курсом было восстановление системы управления, существовавшей в период с 1919 по 1933 год, или ее следует изменить именно там, где напрашивались такие изменения? Должны ли решать оккупационные державы, где возникла такая необходимость, или немцам следует предоставить свободу выбора? То, что нацисты смогли прийти к власти, говорит о том, что система 1919 года не являлась полностью удовлетворительной, и мало кто из немцев выступил бы за ее восстановление в прежнем виде. Действительно, можно утверждать, что крах Веймарской республики и приход к власти Третьего рейха являлись симптомами более глубоких недостатков в общественной жизни Германии – тех, за которые в какой-то степени ответственна традиционная модель правления. Если так, то, возможно, вся модель нуждается в реформировании.

Подразделению администрации и местного самоуправления Отдела внутренних дел и коммуникаций Британского элемента проблема представлялась в том, что немцы «питали особую склонность к эффективности, что привело их к централизации ради централизации, и во всем этом они, словно овцы, целиком отдались, подчинили себя эффективности авторитарного режима, в который попадали те немногие, кто стремился к власти». В отличие от этого, суть англосаксонской демократии заключалась в традиции местного самоуправления и активном участии местных жителей в ведении своих собственных дел. Если бы такой анализ был верен и традиционная германская система осталась бы нетронутой, она поощряла бы те самые слабости, которые необходимо устранить, и шла бы вразрез с другими мерами, способствующими развитию идеи о том, что политика – это забота каждого. Те, кто в этом вопросе призывал к реформам, не игнорировали влияние экономических факторов, но в то же время считали, что на характер политики страны могут влиять ее институты и что необходимость перестройки германской системы управления дает возможность благотворно и, возможно, надолго повлиять на характер политической деятельности Германии. В поддержку своих аргументов они указывали на изменения, введенные в Германии Наполеоном.

Конечно, в ответ можно возразить, что институты страны принимают ту или иную форму, потому что они соответствуют характеристикам, доминирующим в ее населении, так что попытки пересадить сюда иностранные институты обречены на провал, потому что такие институты были разработаны для других условий и людей с другими характеристиками. «Не готовьте и не пытайтесь есть молодые побеги папоротника-орляка лишь потому, что так делают японцы. То, что подходит выносливым расам Дальнего Востока, может не подойти вам». Многие реформы, введенные в Германии, подверглись именно такой критике, и после того, как немцы вернули себе контроль над страной, от них по большей части отказались. Однако так критиковать легко, поскольку подобная критика достигает своей цели, игнорируя саму проблему. Если признать, что институты могут влиять на политическую жизнь, но при этом утверждать, что они должны соответствовать национальным особенностям (предположительно проявляющимся в политической жизни), то тогда попытки изменить национальные особенности путем намеренного манипулирования средой обречены на провал, и в этом случае трудно понять, как вообще можно изменить национальные особенности. Никто из тех, кто изучал этот вопрос, не станет отрицать, что взаимосвязь «характеристика – среда – институты – характеристика» является сложной. Однако, если не придерживаться позиции полного детерминизма, должна существовать какая-то точка в цепи, в которой возможно результативное вмешательство. Опыт Германии также не опровергает этого, поскольку неспособность провести больше реформ вполне могла быть