Луи же вздохнул, проводив погибшее пирожное печальным взглядом, и пробормотал:

– Прошу прощения, друг мой. Мысли о вечности вгоняют меня в тоску и пробуждают аппетит. Пожалуй, я закажу еще эклеров.

И, не дожидаясь позволения, позвонил в колокольчик.

Старый дурак.

– У вас неделя, синьорина, – еще холоднее сказал Франческо, подумав, что если Анна и сейчас сглупит, то больше шанса он ей не даст. Найдет кого-нибудь еще, попонятливее. Мусорщиков в любом городе – как мусора.

Однако на сей раз Анна все поняла сразу и правильно. Встала из-за стола, одернула юбку – короткую, едва прикрывающую срам.

– Весьма щедро с вашей стороны, господин Канова. С вашего позволения, не буду терять времени.

И, прихватив со стола еще один кровавый коктейль, пошла прочь.

Франческо поморщился и отвернулся: вихляющая походка старой шлюхи удавалась ей просто отлично. Да еще эти жуткие чулки в сеточку. Кто бы мог подумать, что нелюди тоже подвержены старческому маразму?

И сразу, как Анна покинула кабинет, заглянул официант.

– Луи…

– Подайте счет, – со вздохом велел Луи и, когда официант закрыл дверь, повернулся к Франческо. – Друг мой, Жан Морена не простит нам, если мусорщики обидят его дочь.

О боже. Ужасный город, ужасный день! День, когда Луи окончательно впал в маразм. Даже свои пирожные все изломал. Бедняжка Луи, наверное, ему слишком тяжело дался перелет. Надо было сразу убить ту крашеную ведьму, что вздумала в полете слушать Пятую симфонию. Выбрать исполнение каким-то русским оркестром с дирижером – бездарной старухой? Человек с таким музыкальным вкусом не имеет права дышать одним воздухом с Луи! И, пожалуй, от той криворукой старухи тоже надо было его избавить. До того, как она успела испоганить Пятую.

– Успокойся. Никто не посмеет обидеть мою Виолу. И совершенно не стоит волноваться насчет Морены, он любит свою дочь и поймет, что ей лучше всего будет со мной. Он уважает судьбу.

Луи вздохнул. Прижал ладонь ко лбу. Прямо-таки воплощенное отчаяние.

– Друг мой… Помнится, ты обещал Морене, что и пальцем не коснешься его дочери! Думаешь, он позабыл?

Боже мой, какой трус…

– Я обещал не причинять ей вреда. Луи, подумай сам! Разве я могу причинить вред моей Виоле?! Она – моя жизнь, моя душа… какой вред? Да я своими руками убью всякого, кто посмеет покуситься на нее!

Луи вскочил. Хватил кулаком по столу – полетело на пол блюдо с изломанными пирожными. Спрыгнули бокалы, зазвенели, разлетаясь на брызги…

– Да ведь ты спустил на нее мусорщиков! Даже если потом убьешь виноватых – что с того? Мусорщики могут сделать что угодно…

Франческо поморщился от диссонанса: трясущиеся в истерике брыли Луи и хрустальный звон малого минорного секстаккорда ля – ужасное сочетание. Чтобы не видеть учиненного им разгрома, отошел к окну.

– Прекрати, Луи.

Не слушая дальнейшей истерики, отдернул занавеску, выглянул на улицу и в первый момент даже не понял, почему дама в длинном черном плаще кажется знакомой. Только когда она, открывая дверцу синего «Форда», повернулась в профиль, Франческо ее узнал.

Анна.

Совсем другая походка – жесткая, собранная. Куда-то делась вульгарная красная помада и египетская подводка. Даже черты лица изменились: да, не красавица, но и не обезьяна.

Любопытно, в какую игру она играет и зачем? Но наверняка не решится связываться с Жаном Морена. Всем известно, что с мусорщиками он не разговаривает – сначала убивает, а потом только интересуется, какого дьявола им понадобилось поблизости. Так что предательства Анны можно не опасаться, как и невежливого поведения по отношению к Виоле. Жить-то ей хочется.

Глава 21,

в которой говорится о тех, чье имя – вероломство

Веселье на болотах длилось до самого рассвета. Танцы и треп, шашлыки и сидр, лешие и мавки, глюки и непонятки – сказочная ночь! Дон даже не помнил толком, как и где уснул. Вот только что ему Ришелье что-то такое рассказывал про организацию повстанческого движения в Шервудских лесах, а Киллер сопел, привалившись к его плечу, и сонно поддакивал, и вот – Дон уже проснулся.

Дома.

В собственной постели.

Причем проснулся от звонка в дверь.

Он вскочил с кровати, влез в первые попавшиеся штаны – успев задаться вопросом, кто ж его раздел до трусов? – и побежал к двери.

– Кто? – спросил, отпирая замки. Запертые изнутри, что характерно.

– Свои! – раздался бодрый голос.

– Мама?.. Ты ж вроде на месяц собиралась… – Осекся, обнаружив за дверью целую компанию. – Э… здрасьте…

– Планы изменились! Ты не скучал, мой мальчик? – Мама отодвинула его в сторону и сбросила ему на руки курточку.

– Здравствуй, Бельчонок! – улыбнулась ему теть Мила, мамина школьная подруга.

– Привет! – Последним зашел парень, ровесник Дона. Чернявый, загорелый, одетый неброско, но дорого. Смотрит настороженно. Племянник теть Милы, что ли? По виду – стопроцентная богема.

А теть Мила, скинув свое пальто на руки парню, обняла Дона и засмеялась:

– Совсем большой Бельчонок! Уже почти мамонтенок! – и вручила ему шоколадку.

Дон тоже засмеялся: теть Милу он всегда обожал, хоть в последние годы она заходила довольно редко. В глубоком детстве он первым делом лез ей на руки и искал по карманам специально для него туда положенные конфеты, за что и получил прозвание Бельчонок. А теперь теть Мила бы легко уместилась на руках у него. Так что да, из Бельчонка он давно вырос.

Нежно поцеловав теть Милу в щечку, он повесил, наконец, мамину куртку и хотел было удрать к себе – встречать гостей с голым пузом как-то уже не по возрасту.

Но теть Мила его удержала за руку и кивнула на своего спутника:

– Дон, познакомься, это Илья.

Она не добавила «сын моей сестры» или что-то в этом роде, зато посмотрела на парня так, что Дон точно понял: никакой он не племянник, а самый что ни на есть любовник.

– Очень приятно! – в тоне Ильи прозвучал вызов. Мол, завидуй молча.

– Аналогично. – То есть «было бы чему завидовать». – Ма, в холодильнике пусто.

– Пустяки, дело житейское, – ничуть не расстроилась мама, потроша сумочку в поисках кошелька. – Мальчики, давайте-ка, до гастронома и обратно.

– Илюша, возьми мне сигарет, – мягко велела теть Мила, когда Дон уходил в свою комнату, одеться, наконец.

А Дон вспомнил: мама года с два назад рассказывала, как Милочка приютила сына еще одной их одноклассницы, Ленки Сытниковой, записной стервы и гадины. Что-то там такое у него случилось, он сбежал из дома, а