– Останешься переночевать, хочешь заняться со мной сексом? – Поэтесса сказала это точно таким же тоном, каким раньше предлагала печенье.

Прю испуганно улыбнулась и покачала головой.

– Ну, тогда отваливай и не мешай мне трудиться.

Аурелия Бала проводила ее до двери. На прощанье Прю хотела спросить: может, она не только одинаково владеет обеими руками, но и бисексуальна? Для журналиста такая информация была бы значимой, однако в последний момент Прю не осмелилась задать свой вопрос.

Последнее интервью состоялось во вторник, во второй половине дня, хотя и неправильно называть «интервью» то, что происходило, потому что в основном Прю играла с двухлетними близнецами Бернардиты Соко́рро, поэтессы с короткими светлыми волосами. Прю много с ней болтала, почти не обсуждая ее стихотворений.

– Когда детишки были поменьше, я каждую ночь засыпала в слезах. И плакать приходилось в подушку, чтобы не разбудить их. Мне казалось, что младенцы все понимали и, просыпаясь, тоже плакали потихоньку. По сравнению с другими детьми они не так орут, и это большая редкость.

– Выходит, ты научила их плакать, – сделала вывод Прю.

– Ясное дело!

С внезапным энтузиазмом поэтесса принялась записывать что-то, должно быть, начало стихотворения – причем на том же листе картона, на котором один из близнецов продолжал малевать синими мелками, пока другой посапывал на руках Прю.

Примерно в те же дни Пато удалось добиться приглашения на вечеринку в дом Эуста́кио А́львареса, поэта и издателя. Висенте радостно сообщил об этом Прю по телефону, надеясь, так сказать, вернуть ее. Прю отказалась составить ему компанию, но он настаивал, ссылаясь на слухи, что на вечеринке будет присутствовать сам Никанор Парра. Тогда Прю заявила, что девяностодевятилетний старец вряд ли сможет поехать из Лас-Крусеса в Сантьяго, чтобы посетить какую-то вечеринку. Однако, по словам Висенте, это было не так уж трудно, ведь у Никанора Парры есть свой дом или даже несколько квартир в Сантьяго, и к тому же он, судя по всему, приятель организатора праздника. В ответ Прю сообщила, что все равно скоро встретится с Никанором Паррой благодаря помощи Херардо Рокотто, который является другом друга одной из дочерей Никанора. И добавила, что в следующий вторник она вместе с ним поедет в Лас-Крусес. Висенте задумался: а ведь действительно было бы очень странно, если бы девяностодевятилетний старикан, наверняка уже находящийся на пороге смерти – ибо человек в таком возрасте обязательно должен быть там, – посетил вечеринку. И Висенте стал соображать, как бы ему примазаться к визиту Прю в Лас-Крусес. Я – друг янки, которая является подругой профессора, а тот в свою очередь – другом друга дочери Никанора, с игривой жалостью к себе вспомнил он и тут же снова ощутил прилив ревности, вызванный Рокотто. Это чувство сменилось ненавистью не только к Рокотто, но и к Парре, к дочери Парры и к другу дочери Парры. Пато, когда они встретились, уточнил, что Парра, собирающийся на вечеринку, – это поэт Серхио Парра, владелец книжного магазина «Тяжелые Металлы», а не Никанор Парра. И удивился, как это приятелю могло прийти в голову, что в девяносто девять лет Никанор Парра отважится поехать на автобусе из Лас-Крусеса, чтобы посетить вечеринку в Сантьяго. Но Висенте подумал, что если бы ему было столько же лет, то он, получая приглашения, все равно ходил бы на все вечеринки и пытался бы танцевать и напиваться, даже рискуя жизнью. Он вознамерился познакомиться с Серхио Паррой, которого много раз видел в книжном магазине и которым восхищался, хотя ни разу не осмелился заговорить с ним – как раз поэтому.

Висенте и Пато прибыли на вечеринку в одиннадцать вечера, тщательно скрывая волнение. Висенте с удивлением увидел в углу Прю – в окружении Рокотто и других «стервятников». Прю объяснила ему свое присутствие: она пообещала пойти на вечеринку, не зная, что это именно та, куда он ее звал. Висенте извинился, оправдываясь, что и сам был сбит с толку, что Парру, который придет, зовут Серхио, это владелец книжного магазина «Тяжелые Металлы». И добавил, что Серхио и Никанор – не родственники. А чтобы придать себе хоть немного значимости, Висенте предложил Прю представить ее Серхио Парре, как только тот появится. Она ответила: ей известно, что Никанор и Серхио не родственники и она уже знакома с Серхио, поскольку не раз бывала в его магазине. Выдержав театральную паузу, Прю указала на Серхио Парру, явившегося на вечеринку в черном костюме и с перстнем в виде дельфина на безымянном пальце правой руки. Прю сказала Висенте, что Серхио Парра похож на Боба Дилана. Услышав ее, вмешался один из поэтов-критиков, заявивший, что тот больше похож на мексиканского певца Эммануэля. Прю взглянула на фотографию Эммануэля на своем мобильнике и не согласилась с таким сравнением. Но разговор с поэтом-критиком о внешности Серхио Парры продолжила.

– А ты тоже поэт? – любезно спросил у Висенте Рокотто, чтобы вовлечь его в беседу.

– Я тот, кто не желает с тобой разговаривать, – отрезал Висенте, держа стакан в руке. И удивился собственной враждебности.

Наряду с поэтами-критиками и поэтами-редакторами, такими как Эустакио Альварес, и поэтами-книготорговцами вроде Серхио Парры, на вечеринке собралось множество поэтов-преподавателей, поэтов-журналистов, поэтов-прозаиков и поэтов-переводчиков. А также несколько человек, посвятивших себя менее литературным профессиям (дизайнер, работающий в ликеро-водочном магазине, два социолога, воспитательница детского сада, татуировщица, два сотрудника телефонной компании, два диджея, педагог-психолог, парикмахер, юрист и по совместительству пожарный, который всех доставал своими сравнениями поэтического творчества с противостоянием огненной стихии). Среди собравшихся было не так много людей, которые не сочиняли бы стихотворения, вроде Прю и профессора Рокотто, пусть и писавшего стихи в юности, однако проявившего здравый смысл, чтобы не публиковать их. При всем при том соотношение мужчин и женщин вызывало тревогу: едва ли двадцать поэтесс на почти шестьдесят человек, втиснувшихся в гостиную.

Что еще удивило Прю – но на этот раз приятно, – так это возрастное разнообразие присутствующих. Ей показалось, что преобладают сорокалетние, но были и юноши, такие как Пато и Висенте, и даже джентльмены от шестидесяти и старше (впрочем, ни одного девяностодевятилетнего она не увидела). Вечеринка чем-то напоминала семейный праздник, когда бабушки и дедушки, родители и дети набиваются в гостиную не слишком большого и не очень опрятного дома, ненавязчиво украшенного книжными полками. И почти все издания на этих полках – с очень узкими корешками, ведь преобладают поэтические сборники.

Висенте искоса поглядывал на Прю, окруженную восемью поэтами альфа-самцами, соперничавшими за ее внимание. Он был грустный, подавленный, тогда как Пато, конечно, блистал, погрузившись в свою стихию: общался со всеми и шутил напропалую, изъясняясь длинными фразами, изобилующими придаточными предложениями, которые