Отложив фотографии назад и вернув им то же положение, в котором нашла их, я заглянула в первый ящик стола, надеясь найти какие-нибудь документы по Миррор. Однако в первом ящике никаких документов не оказалось. Только странное цифровое устройство. Похожее я видела у Брэма – он включал на нём музыку. Взяв это устройство в руки, на его обратной стороне я обнаружила белую наклейку, на которой сильно потёртыми синими чернилами было написано всего два слова: “Для психоанализа”.

Я поворочала устройство так и этак, и наконец вспомнила, как Брэм включал его – удерживал центральную кнопку. Попробовала – получилось, экран загорелся и выдал надпись: “Всего – 2 телефонные записи”. Я пролистала их и почитала названия – обе записи носили название в виде дат, обе даты были за весну текущего года. Вернувшись к первой записи, я интуитивно нажала на кнопку дважды. Устройство начало издавать шум непонятного происхождения, который уже спустя несколько секунд сменился женским голосом, похожим на тот, что я только что слышала из телефона в коридоре. Голос звучал на подъёме, как будто говорящая женщина была раздражена, но в целом испытывала несколько эмоций одновременно:

“Я вышла замуж за человека, который меня бил! Я считала домашнее насилие нормой, ведь оно не казалось мне чем-то существенным после того психологического насилия, которому в детстве подвергала меня ты! Ты относилась ко мне не как к человеку, а как к проекту, из-за тебя у меня не было друзей, не было времени на игры — только круглосуточная учёба! Ты радовалась моему двенадцатилетию, потому что у тебя появилась возможность запихнуть меня во вшивый пансион! Я была рада сбежать от твоего влияния на мою жизнь, поэтому позволила другому человеку, ужасному мужчине влиять на мою жизнь! Я не один год терпела побои и развелась с ним только после того, как узнала о своей беременности, потому что я действительно сильно испугалась, но снова не за себя, а за жизнь собственного ребёнка! Юхан растёт смелым, умным, весёлым мальчиком, не похожим ни на кого из нас: ни на своего агрессивного отца, с которым никогда не виделся, ни на своих чокнутых бабушек, которых никогда не знал, ни на свою трусливую мать! Однако если на что-то во мне и хватит мужества, так это на то, чтобы оградить моего ребёнка от моральных уродов! Поэтому слушай меня внимательно: даже не думай к нам приближаться! Чтобы я больше не видела тебя расхаживающей рядом со школой Юхана!”.

Запись №2:

“ – Вилма, я умоляю тебя позволить мне видеться с моим внуком, – голос Мортон звучал твёрдо, но действительно умоляюще.

– Не понимаю, на что ты надеешься. Ты действительно думаешь, что сможешь сломить мою непреклонность? После того, что ты сделала со мной?

– Это было необходимо.

– В этом не было никакой необходимости!

– Вилма…

– Ты без моего ведома слепила из моей личной клетки настоящего клона! Ты клонировала меня, сумасшедшая! Без моего спроса, без моего разрешения! А после продала моего клона – считай, что саму меня, – на органы! И весь этот ужас ради того, чтобы засунуть меня в пансион благородно-травмированных отпрысков повёрнутых недоносков!

– Не утрируй. Я бы никогда не продала тебя на органы. Клоны — не люди, они — бездушные существа. Твой клон не был исключением. Я растила тебя одна, моей целью было дать тебе приличное образование, которое обходилось так дорого…

– Приличное! В твоей жизни всё должно быть “приличным”, верно?! Почему же ты не клонировала себя, если для тебя это не представляется чем-то чудовищным?! Почему не захотела распродать органы, выращенные из твоей собственной плоти и крови?!

– Я родила тебя…

– ВО ИМЯ ЧЕГО ТЫ ПОДВЕРГЛА МЕНЯ ЭТОМУ?! Ответь!!! Почему я должна жить со знанием того, что из моего тела, не спросив у меня на то разрешения, слепили мою точную копию, чтобы в итоге порезать её на куски мяса для продажи?! Послушай меня внимательно, женщина: я не хочу… Нет, я не позволю! Не позволю твоим рукам дотянуться до моего сына! Я не дам тебе ни единой возможности сделать с ним то же, что ты сделала со мной! Ты ни на метр не приблизишься к Юхану и никогда не получишь даже малейшую возможность слепить себе его копию! Не приближайся к моей семье!

– У тебя всего лишь появился новый мужчина, а ты уже мнишь себе, будто у тебя есть “полноценная” семья? – тон Мортон и само построение вопроса прозвучали крайне цинично.

– Он не просто мой новый мужчина! Мы помолвлены, скоро состоится свадьба, мы уезжаем в Европу и хотим родить ещё как минимум одного ребёнка, о котором ты никогда ничего не узнаешь, даже имени…

– Вилма, нет, не поступай так со мной! – весь лёд Мортон внезапно, с режущим уши треском разломился напополам и продолжил трескаться. – У меня есть деньги! Много денег! Десять миллионов долларов! Всё это для Юхана…

– Ни мне, ни моему сыну не нужны деньги, омытые кровью существ, которых в природе не должно было существовать! Мы прекрасно справимся, живя на деньги, заработанные честным трудом…

– Ты всего лишь детский фотограф. Твой мужчина хотя и ведет прибыльный бизнес, но будет ли он любить Юхана?

– Откуда ты знаешь, что у него есть бизнес? Снова рылась в моей жизни за моей спиной?! Тогда ты должна была пронюхать и то, что он любит Юхана не меньше, чем Юхан любит его! Впредь не смей даже мыслей допускать, будто можешь себе позволять вбивать клинья раздора в мою семью, частью которой ты не являешься!

– Вилма, ты слишком жестока…

– Право есть в кого. Не звони мне больше. Никогда”.

Устройство в моих руках резко заглохло. Слушать больше было нечего. Взгляд зацепился за газету, лежащую на краю стола, но в следующую секунду моё внимание сконцентрировалось на неожиданном звонке, поступившем на телефон, установленный на противоположном краю стола. Снова ровно двенадцать трезвонов и снова запись голоса Мортон: “Вы звоните в дом Марисы Мортон. Оставьте своё сообщение после гудка”. Гудок, и сразу же звучание низкого мужского голоса с заметным акцентом:

– Мариса, добрый день, это адвокат Сандберг. До меня дошел слух, будто Вы затеваете иск на собственную дочь, по вопросу Вашего желания видеться с внуком. Может быть сейчас не лучший