Шрифт:
Закладка:
Второй раз ждать пришлось недолго. Мортон вышла из своего дома в обыкновенном для нее сером наряде уже через полчаса после первого выхода и направилась пешком к ближайшей автобусной остановке. Она пропустила автобусы под номерами двадцать один и тридцать семь, и вошла в автобус под номером девять. Стоило автобусу скрыться за углом парка, как я вышла из тени деревьев и, перейдя дорогу, направилась к задней части дома.
Запасного ключа не нашлось ни под ковриком, лежащим перед задней дверью, ни под цветочными горшками, наполненными молодой и пока ещё не зацветшей порослью, ни на дверном наличнике. Однако дверь выглядела хрупкой, имела мутные витражные стекла… Недолго думая, я обмотала кулак длинным рукавом кофты и разбила им нижнее стекло, ближайшее к дверной ручке. Просунув руку внутрь образовавшегося отверстия, я с легкостью провернула замок с обратной стороны двери и уже спустя пару секунд зашла внутрь дома через ужасно скрипучую дверь.
Я почему-то почти на сто процентов была уверена в том, что Мортон живёт одна – едва ли даже среди оригиналов смог бы найтись такой, который выдержал бы столь скверный человеческий характер. Даже мясник Роудриг порой с трудом переносил общество этой женщины. Поэтому когда меня вдруг встретило шипение, донесшееся из тёмного угла комнаты, я непроизвольно вздрогнула. Живым существом оказался кот. Он казался настолько старым, что даже шипел с трудом. Стоило мне только закрыть дверь, как в комнате появились ещё двое котов – один очень лохматый, в тёмную полоску, а второй гладкошерстный, белый с черными пятнами и какой-то чрезмерно худой. Эти существа явно не были рады лицезреть меня – сразу же разбежались по разным углам, попрятались под деревянной мебелью.
Я пошла дальше.
Второй этаж оказался почти пустым: две комнаты с критическим минимумом мебели, ванная комната без пузырьков и гигиенических принадлежностей. На стенах, оклеенных обоями серых оттенков, никаких картин, нигде не видно фотографий. Как будто здесь и вовсе никто не живёт.
Первый этаж казался более обустроенным: обои почти теплого оттенка, есть ковры, побольше мебели. Спустившись на первый этаж по скрипучей лестнице – в этом доме, кажется, скрипело почти всё, – я остановилась у высокого круглого и деревянного столика, стоящего в трех метрах от парадной двери. На столике стоял аппарат – стационарный телефон, немного отличающийся от того, что я видела в Миррор в кабинетах наставников. Возле телефона лежал разлинованный и украшенный рисунками виноградных лоз блокнотик с отрывными листами – он меня и заинтересовал. Не трогая его, я начала читать предположительно распорядок сегодняшнего дня Мортон, потому как её рукой – знакомый почерк, который я предпочла бы не узнать, – в правом верхнем углу была выведена дата текущего дня, и внизу по пунктам перечислены мероприятия:
1) 11:15 – посещение психолога;
2) 12:00 – обед в кафе;
3) 13:30-15:30 – встреча с адвокатом Шт.Свенссон по вопросу о Юхане;
4) 16:00-17:00 – посещение кошачьего приюта;
5) 17:30-18:30 – ужин;
6) 19:00 – собеседование садовника.
Значит, дома она появится только после семи часов вечера, что означает, что в запасе у меня больше девяти часов…
Я не успела закончить эту мысль, как телефон передо мной разразился звоном, заставившим меня вздрогнуть и интуитивно схватиться за пистолет, ждущий своего часа за моим поясом. Поняв, что это всего лишь телефонный звонок, я с облегчением выдохнула, но руку с пистолета, почему-то, не убрала. Когда же совершенно неожиданно, спустя двенадцать трезвонов, я услышала голос самой Мортон, мои пальцы вовсе отчётливо сжали рукоять оружия:
“Вы звоните в дом Марисы Мортон. Оставьте своё сообщение после гудка”.
Гудок последовал. И телефон вдруг заговорил женским голосом:
– Тебе звонит Вилма, твоя дочь, которая предпочла бы, чтобы ты наконец забыла этот прискорбный факт. В последний раз предупреждаю: забудь о Юхане. Он тебя не знает и никогда не узнает. Мы с тобой не общаемся уже не первый год. Перестань совершать попытки изменить это. Не смей приближаться к нам.
Голос резко замолчал. Прозвучало три отрывистых гудка. Телефон умолк.
Надо же. У Мортон, как и у Роудрига, тоже есть ребёнок. Вот только в отличие от дочери Роудрига, дочь Мортон, очевидно, совсем не поддерживает связи со своей родительницей и, что тоже очевидно, предпочитает продолжать в том же духе. Получается, душу Мортон никто у меня не отстоит. Вот и хорошо.
Убрав пальцы с пистолета, с такими мыслями я перешла в гостиную, которая оказалась весьма просторной: справа от входа до конца комнаты и от пола до потолка сплошной книжный шкаф, заполненный книгами, покрытыми слоем пыли; напротив входа, возле широкого витражного окна, большой массивный стол, похожий на тот, что был в кабинете Мортон в Миррор; слева кожаный диван и пара кресел; журнальный стол; пуф; под ногами тёмно-коричневый паркет, устланный прибитым временем ковром.
Я сразу же направилась к столу – главному источнику информации. Сев в широкое, мягкое и крутящееся кресло, я начала рассматривать убранство рабочего места главной мучительницы Миррор. В левом углу стола располагалась настольная игла, доверху унизанная чеками. Взяв её, я сняла с нее все чеки и изучила их – все гласили о денежных переводах на благотворительный счёт кошачьего приюта. Мортон – благодетельница? Хм… Что у нас здесь есть ещё? Две перевернутые фоторамки. Я взяла первую и начала рассматривать её. Чёрно-белая фотография не только выглядела, но и была старой. На ней была изображена Мариса, только в значительно более молодом возрасте, в присущем ей длинном платье, с точь-в-точь такой же высокой прической, но ещё не пронизанными сединой чёрными волосами и лицом без морщин. Рядом с ней, как будто отстранившись в сторону, стояла девушка-подросток со светло-русыми волосами, в какой-то официальной форме, отдалённо напоминающей форму клонов Миррор: строгий пиджак, гофрированная юбка ниже колена, за плечами, кажется, рюкзак – форма детей оригиналов? На второй фотографии, кажущейся новой, была изображена та же девочка, только уже в роли взрослой женщины лет тридцати пяти или сорока (из-за плохого качества фотографии более точно определить
