Успех религиозного преследования зависел главным образом от поддержания мира; а между тем, в то время как Бениан томился в Бедфордской тюрьме и церковь продолжала жестоко преследовать отщепенцев, Англия терпела ряд горьких унижений и внешних потерь.

Формальный трактат 1662 года усыпил старое торговое соперничество голландцев и англичан, все еще проявлявшееся в мелких схватках на море; по затем оно снова оживилось вследствие уступки Бомбея, открывшей Англин доступ к прибыльной торговле с Индией и, вследствие учреждения в Лондоне Вест Индской компании, начавшей торговлю с Золотым Берегом Африки. Спор разгорелся в войну. Парламент единогласно назначил крупные субсидии; короля увлекли надежды разрушить пресвитерианское и республиканское правительство Голландии и желание отомстить за оскорбления, нанесенные ему голландцами во время изгнания. Началась страшная борьба на море. Упорная битва близ Лауэстофта закончилась победой английского флота; но в следующем, 1666, году в сражении с Рюйтером на высоте Северного Мыса только прибытие принца Рупрехта спасло от гибели Мойка и его флот после двухдневного боя. Упорный адмирал возобновил сражение, но оно снова закончилось в пользу Рюйтера, и англичане искали себе убежища на Темзе. Их флот был истреблен, но и потери неприятеля едва ли были меньше. «Английских матросов можно перебить, но нельзя победить», сказал де Витт, и это утверждение было верным для обеих сторон. Третья битва, столь же упорная, что и предшествовавшие, закончилась торжеством англичан, и их флот объехал берега Голландии, истребляя корабли и города. Но Голландия была так же непобедима, как и Англия, и голландский флот вскоре соединился на Ла-Манше с французским.

Между тем к бедствиям войны присоединилась внутренняя беда. За шесть месяцев предыдущего года сотня тысяч лондонцев умерла от заразы, развившейся на густонаселенных улицах столицы, а за заразой последовал пожар, начавшийся в центре Лондона и превративший в пепел всю часть города от Тауэра до Темпля. Он уничтожил 1300 домов и 90 церквей. Потери товаров и имущества были неисчислимы. Казна оказалась пуста, корабли и укрепления — без вооружения, когда голландский флот показался при Норе, без сопротивления поднялся по Темзе до Грэвзенда, прорвал цепи, защищавшие Медуэй, сжег три военных корабля, стоявших в реке на якорях и затем гордо, как властитель Ла-Манша, объехал южный берег Англии.

Глава III

КАРЛ II (1667–1673 гг.)

Гром голландских пушек на Медуэе и Темзе вызвал в Англии чувство глубокого унижения. Увлечение лояльностью исчезло. «Теперь всякий, — говорил Пепис, — вспоминает О. Кромвеля и прославляет его за то, что он совершил великие подвиги и заставил всех соседних государей бояться себя». Но преемник О. Кромвеля хладнокровно смотрел на позор и недовольство народа, имея в виду только то, чтобы воспользоваться им для своей личной выгоды. Для Карла II унижение Англии было просто ходом в политической игре, которую он вел в такой тайне и с таким искусством, что она не только ввела в заблуждение лучших наблюдателей его времени, но и теперь еще обманывает историков. Подданные видели в своем короле веселого вельможу со смуглым лицом, игравшего со своими собачками, или рисовавшего карикатуры на своих министров, или бросавшего в парке печенье водоплавающим птицам. Внешне Карл II был исключительным лентяем. По словам одного из его придворных, его восхищало чарующее удовольствие, называемое гульбой. Деловитый Пепис скоро заметил, что «король думает только об удовольствиях и ненавидит самый вид и самую мысль о деле». Он только засмеялся, когда Том Киллигрю прямо сказал ему, что, как ни плохо идут дела, есть человек, искусство которого скоро может их поправить, — «это некий Карл II Стюарт, который теперь тратит свое время на болтовню при дворе и не имеет другого занятия». Никто не сомневался в том, что у Карла II были большие природные таланты.

Раньше, в пору поражений и опасностей, он выказал холодное мужество и присутствие духа, никогда не изменявшие ему в опасные минуты его царствования. Его характер отличался веселостью и общительностью, его манеры — изяществом, а его обращение — непринужденностью и любезностью, которые очаровывали всех сближавшихся с ним. Его образование было настолько небрежным, что он с трудом мог читать простую латинскую книгу; по его природные остроумие и понятливость сказывались в занятиях химией и анатомией и в интересе, с которым он следил за научными исследованиями «Королевского общества». Как и у Петра I, его любимым предметом было кораблестроение, и он гордился своим мастерством в этом деле. Он любил также искусство и поэзию и не был лишен музыкального вкуса. Всего более проявлялись его остроумие и живость в бесконечной болтовне. Он любил рассказывать истории и рассказывал их очень весело и остроумно. Юмор никогда не покидал его: даже на смертном одре он обратился к окружавшим его плакавшим придворным и шепотом попросил у них извинения за то, что так безбожно долго умирает. Он мог состязаться с остроумными людьми своего двора и в остроумной беседе не отставал от Седли или Бекингема. Даже Рочестер в своей беспощадной эпиграмме должен был признать, что Карл II «никогда не говорил глупостей». Он унаследовал от деда энергичную речь, которой его обычная ирония часто придавала забавный оттенок. Когда его брат, самый непопулярный человек в Англии, стал торжественно предостерегать его от покушений на его жизнь, Карл II насмешливо посоветовал ему отбросить всякие опасения. «Никогда не убьют они меня, Яков II, — сказал он, чтобы сделать тебя королем». Но и мужество, и остроумие, и таланты, казалось, были даны ему понапрасну. Он ненавидел работу. Наблюдатели не замечали в нем следов честолюбия.

Единственная вещь, которой он, казалось, интересовался серьезно, были чувственные удовольствия, и он предавался им с таким циничным бесстыдством, которое вызывало отвращение даже у его бесстыжих придворных. Одна любовница следовала за другой, а раздача титулов и имений познакомила мир с позором ряда порочных женщин. Побочные дети короля были введены в ряды английской знати. Фамилия герцогов Графтонов происходит от связи короля с Барбарой Палмер, которую он пожаловал герцогством Кливленд. Герцоги Сент-Олбанс обязаны своим происхождением его интриге с актрисой и куртизанкой Нелли Гвинн. Луиза Керуайль, любовница, присланная из Франции для привлечения Карла II на ее сторону, стала герцогиней Портсмут и родоначальницей дома Ричмондов. Одна из ранних любовниц, Люси Уолтерс, была матерью ребенка, которого король сделал герцогом Монмут и от которого ведут свой род герцоги Беклей; по есть серьезные основания сомневаться в том, что Карл II действительно был его отцом. Карл II не довольствовался этими признанными любовницами или одной