Гексли он писал, что «питание лотосами, похоже, излечивает мои головные боли»[423]. Он оставался на острове еще несколько месяцев и вернулся в Лондон в начале весны. В середине апреля 1893 года он написал Гексли, что ему «гораздо лучше, хотя до выздоровления еще далеко. Зрение по-прежнему в том же состоянии, и я боюсь, что надежды на выздоровление в этом отношении нет»[424]. Тем не менее он все еще допускал, что сможет работать, имея в виду существенное уменьшение головных болей благодаря проведенной на Мадейре зиме.

Я не думаю, что культура оздоровительных путешествий, теплое солнце и голубое небо могут в полной мере объяснить этот случай. В самих письмах Роменса есть еще кое-что, что свидетельствует об исторически обусловленной эпистолярной традиции писать о хорошем самочувствии, чтобы ощутить улучшения в действительности. Всю свою взрослую жизнь он вел частную переписку, в которой разбирал основные интеллектуальные дискуссии эпохи. Несмотря на неукротимый поток ученых идей, который льется из-под его пера, он всегда тщательно и с большим уважением осведомляется о здоровье своих корреспондентов и их супруг, а также добросовестно отвечает на аналогичные вопросы в свой адрес. В соответствии с последними научными исследованиями, само по себе слово «плацебо» может оказать воздействие — это понятие вошло в обиход, и пациенты ожидают соответствующего эффекта. Аналогичное явление прослеживается и в XIX веке[425]. Когда кто-то пишет «Я чувствую себя лучше», это можно считать высказыванием, которое само по себе обладает плацебо-эффектом: факт записи меняет реальность[426]. Роменс часто прибегал к такому методу, но и это еще не все. В сентябре 1893 года он укорял критика, неправильно воспринявшего его работу, и в числе прочего писал: «Нет на свете больших слепцов, чем те, кто не желает видеть» — и все это в контексте ухудшающегося здоровья обоих[427]. Роменс постоянно искал утешения в работе, в размышлениях и с помощью подобных издевок высмеивал собственную слепоту. Физиологам он писал о своей болезни как о наблюдении за физиологическим экспериментом, документируя телесные проблемы так, словно наблюдал их со стороны. Своему другу Эдварду Шарпи-Шеферу (1850–1935) он сообщил, что паралич одной стороны тела сделал его «совершенным калекой», но описал симптомы как «любопытные» и «интересные с физиологической точки зрения», отметив, что поражены оказались только рука и нога, в то время как другие части тела в разной степени онемели. Он спросил, как ученый ученого, можно ли на основе знаний Шефера «о локализации… сделать какой-нибудь вывод из этих любопытных фактов»[428]. Чтобы унять тревогу, Роменс отстранялся от проблемы и старался смотреть на происходящее беспристрастно.

Очевидно, что и его корреспонденты прибегали к эпистолярным уловкам, призванным улучшить самочувствие. Один из них после встречи с Роменсом в декабре 1893 года писал о том, что состояние здоровья адресата кажется удовлетворительным — «лучше, чем когда мы встречались с Вами пять лет назад», — несмотря на серьезный рецидив симптомов осенью того же года[429]. Роменс, в свою очередь, тоже старался делать вид, что «идет на поправку»[430].

В мае 1894 года Роменс скончался. Таким образом, весь период его болезни сопровождался различными культурными паллиативами при отсутствии какого-либо медицинского вмешательства. Мы можем верить Роменсу на слово, когда читаем, что ему стало лучше из-за смены климата, и с определенной долей уверенности предполагать, что ему полегчало от самого процесса письма. Ухудшение самочувствия в последние годы жизни Роменса отмечено зримым изменением его почерка, который и так был неровным. Однако и в этот период заметны моменты улучшения, когда буквы становились разборчивее, а бодрость возвращалась: он собственноручно писал длинные и увлекательные письма. Нельзя исключать и капризы болезни, когда боль, немощь и усталость отступали, но стоит учитывать и его сознательное участие в ряде исторически обусловленных плацебо-ритуалов, даже если они так не назывались. Они оказывали паллиативное воздействие на самые тяжелые симптомы мучительного неизлечимого заболевания.

Эффект ноцебо: от COVID-19 до истерии

Пока я писал эту книгу, вокруг бушевал коронавирус. Несмотря на то что многие люди, в том числе политики, предпринимают сознательные риторические попытки объявить о завершении пандемии, явных доказательств эффекта плацебо на общественном уровне пока не наблюдается. Люди по-прежнему болеют, по-прежнему умирают, по-прежнему долго борются за выздоровление. Точно так же различные препараты, которые рекламируют в социальных сетях конспирологи без медицинского образования как эффективные средства лечения COVID — например, ивермектин, — похоже, вообще не оказывают никакого воздействия на тех, кто горячо верит в их результативность. Плацебо часто улучшает самочувствие пациентов, но редко помогает в борьбе с конкретными патологиями. Появление плацебо, которое помогает бороться с вирусом, онкологией или бактериальной инфекцией, действительно стало бы сенсацией. Вера и ожидания имеют свои пределы.

В то же время пандемия привлекла внимание к противоположному явлению — эффекту ноцебо, который может оказывать пагубное влияние на здоровье населения в широких масштабах. Ноцебо действует, по сути, аналогично плацебо, но в этом случае вера, ожидания или обстоятельства появления определенных состояний, лекарств или методов лечения могут привести к негативному результату: боли, болезни или даже смерти. Называется целый ряд факторов, способствующих эффекту ноцебо или напрямую вызывающих его: индивидуальные аффективные расстройства, тесно связанные с негативными ожиданиями; аспекты религиозного мировоззрения или отношения к страданию и вероятности испытать его; самоанализ в контексте соприкосновения с болезнью (непосредственно или, например, через СМИ); диагностические ассоциации (например, эмоциональная реакция на сообщение врача о выявленной онкологии); социогенная болезнь (представление о том, что заражение происходит через социокультурные связи и знание, а не через конкретные патогены — сюда можно отнести такие явления, как «массовая истерия»); и инвокация (магическое заклинание, приворот, проклятие, которые, не обладая собственной силой, оказывают вредное воздействие на человека, на которого направлены)[431]. Причиной может быть и недоверие к науке или к конкретной медицинской инстанции[432].

В августе 2021 года корреспондент Journal of Public Health отметил высокую вероятность того, что пандемия может вызвать масштабные проявления эффекта ноцебо, учитывая объем негативной информации, поступающей по каналам, над которыми нет редакционного или экспертного контроля. Это усугублялось, по его мнению, бессилием — фактическим или мнимым — граждан перед лицом высокого риска заражения. В конечном счете это указывает на важность политики в общественном здравоохранении. Адресное информирование, четкая коммуникация и медицинские инстанции, демонстрирующие свою компетентность, необходимы властям, если они надеются защитить население не только от конкретного вируса, но и от эффекта ноцебо, который возникает, если вокруг царит пессимизм, отсутствует ясность, политика непоследовательна, а медицинский авторитет игнорируется