за то, что фальшфейер я снова забыл. Зверь сидел не шевелясь, как каменный. Стоп. Он и был каменным! Дед же предупреждал, что возле медведь-камня повернуть на полночь, то есть на север. Ладно, тем более в ту сторону вон еще какой-то ручеек течет. Ну, то есть он по местным меркам ручеек, если с километровой Индигиркой и трехсотметровой возле устья Уяндиной сравнивать. Вдоль него я прошел километра два, наверное. Никак не пойму, как тут расстояния меряют, кроме как по визуальным ориентирам и времени, типа «полчаса на север от старой березы». И тут чуть правее показалась очередная скала в тянущемся горном хребте, том самом, с которого я спускался вдоль ручья. И эта скала была красноватого оттенка. На фоне общего зелено-серо-голубого океана смотрелось очень приметно. На высоте этажа примерно четвертого что-то поблескивало. Что именно — знал, наверное, только шаман да сама красная скала. «Тут кроется какая-то та-а-айна!» - протянул внутренний реалист тонким голосом Буратино из старого мультика. Вот уж от него-то точно не ожидал такого. И я прибавил шагу.

Здесь не было удобных карнизов или «балконов», но был приятный уклон и хватало трещин и выступов, за которые было удобно хвататься. Полз я не торопясь, падать не хотелось совершенно. Даже насвистывать «Песню о друге» Высоцкого начал. Пока не добрался до площадки, на которой лежали мятые и рваные куски алюминия. Или какого-то другого светлого металла, но на ум пришел только этот. Свист оборвался на вдохе, потому что втянув побольше воздуха я стал карабкаться вверх с опасной скоростью. «Что бы тут не лежало — оно еще полежит сколько угодно, а ты летать умеешь только вниз, так что не спеши!» - надрывался внутренний реалист, но слушать его было некому — меня охватил азарт. А тут и вправду крылась тайна, да еще какая.

Подтянувшись на очередную площадку, которая была здесь довольно приличных размеров, я едва не сорвался тут же обратно. Потому что перед глазами стоял самолет. Ну, это совершенно точно было когда-то самолетом. Рядом со мной как раз находилась хвостовая часть. Середина корпуса тянулась вперед к скале. А кабины не было. На ее месте была неприятного вида рваная гармошка из сплющенного и перекореженного металла. Я стал медленно огибать корпус слева. Краски почти нигде не осталось, но на вертикальной поверхности хвоста (киль, вроде, это называется) можно было разглядеть буквы: «Douglas A-20G».

«Удивиться». «Поразиться». «Ух ты», в конце концов — да мало ли как еще можно выразить крайнюю степень изумления? Но внутренние реалист и скептик хором громко призвали фалломорфировать. Подолгу вытягивая каждую из трех гласных в этом слове.

В самолетах я разбирался хуже, чем в машинах. Про машины знал, что масло и бензин наливаются в разные места, и с соляркой их мешать нельзя, и что автомобиль — хитрая и капризная хреновина, в которой чем больше электроники — тем дороже ремонт. Про воздушные суда — только то, что вроде как физика разрешает такой куче металла держаться в воздухе и не падать, если куча движется в нужном направлении с нужной скоростью. Судя по развалинам передо мной — то ли с направлением не угадали, то ли со скоростью. Смятая почти до крыльев передняя часть сомнений в этом не оставляла. Обломки лопастей винтов, гнутые, мятые и царапанные, лежали на камне внизу. Эти продолговатые штуки, в которых под крыльями крепятся двигатели, были сдвинуты: одна назад, вторая в сторону, внешнюю от фюзеляжа. Наверное, по характеру таких повреждений можно было подробно рассказать, на какой скорости и под каким углом произошел удар в скалу. Я не мог. Да мне и неинтересно было — и так вопросов хватало. Попробовал покачать за обломок крыла — стоит, как влитой. Ну надо думать, тут, наверное, тонн десять железа. И раз оно не качается — в него можно залезть. Сдается мне, вон те остатки стеклянного колпака в передней части как раз подойдут на роль ворот. Там даже какие-то петли сохранились, только открывать было нечего.

По левому обломанному крылу, что упиралось рваным краем в площадку, поднялся к корпусу. Начал было принюхиваться на предмет разлитого керосина, но опомнился — все, что могло гореть, наверняка сгорело, причем давно. Цвет металла на фюзеляже, крыле и обшивке двигателя был неравномерный, и я предположил, что пожар все-таки был: на хвосте и брюхе сзади оттенок был другой, и часть клепок казалась оплавленной. Осторожно опустился на корточки, а затем лег на железную крышу сверху, осматривая внутренности. И первым, за что зацепился глаз, был ссохшийся унт. Кожа носка потрескалась, от мехового голенища осталось немного, но это был именно он. И из него чуть выглядывали две белых как мел берцовых кости.

Я продолжал лежать и смотреть на чью-то оторванную ногу. Мыслей, кроме «ну, удружил, шаман!» и «опять хоронить придется» пока не появлялось. Только чуть позже прорезалось рациональное: «непонятные предметы руками не трогать. Да вообще ничего пальцами не касаться!». И это было логично. Самолет, видимо, военный. Я прозорливо догадался об этом, глядя на два пулемета, торчащих стволами в сторону хвоста из люка сразу за местом, где сходились крылья. Наверное, там еще должен был быть бронированный колпак, но чего не было — того не было. Может, при ударе отлетел куда-нибудь, а может и не предусматривался конструкцией. Но и двух пулеметов было достаточно, чтобы понять — это не похоже на воздушное судно сугубо гражданской авиации. Американский военный самолет торчит в горе на русской земле. Что надо делать? Внутренний скептик мгновенно отозвался голосом обокраденного Шпака: «Позвоните в милицию!». Я снова не внял. Тут ни телефона, ни милиции, за что не хватишься — ничего нет. Еще варианты действий? Вряд ли Откурай решил мне подгадить напоследок. При первой встрече, конечно, обзывался чужаком-балбесом, но расставались мы если не тепло, то уж точно без обид. Значит, дело не в шамане, и опять единственный кто тут может мне навредить — я сам. И от этого стало как-то не по себе. Кажется, до сих пор я умудрялся не упустить ни единого случая самому себе испортить жизнь. Правда, обломки военного самолета в мои беспокойные руки попались впервые. «Да пошел ты к чертовой матери, разгребайся сам как знаешь!» Вот, пожалуй, дословно все, что я сказал бы, доведись мне быть своим ангелом-хранителем. Но перчатки из кармана достал и надел.

Осторожно зацепившись за край, я свесил ноги вниз, спустился ниже и уперся ногами в пол. Да,