Шрифт:
Закладка:
Поднялся ветер. Не шквал-ураган, но вполне сильный и какой-то непривычно равномерный, как-будто в трубе. Пламя разгоралось, но вдруг вспыхнуло так, словно всю конструкцию облили бензином. Я сделал шаг назад и проговорил:
- Уважаемый Откурай! С какими словами нужно тебя проводить?
Костер гудел. Дым поднимался высоко к небу, что было совершенно непонятно при таком-то ветре. Но, видимо, мистике и физике обеим места не хватало — должна была остаться кто-то одна. Поэтому то, что два куба дров, пусть даже сухих, превращались в золу с такой пугающей скоростью, тоже странно было бы пытаться объяснить рационально.
- Прощай, Откурай! Никто не держит зла или обиды на тебя — не держи и ты. Легкого пути по небесам и звездам, которые ждут тебя. Мир по дороге! - и поклонился еще раз, до самой земли. Когда разогнулся — успокаивающийся ветер сдувал последний пепел. Осталось с десяток скоб, что удерживали колоду, что-то оплавленное, похожее на пряжку от ремня, и тонкое, источенное ржавчиной и огнем, лезвие ножа. Пока все остывало, я нарезал на берегу немного тростника и сложил в подобие циновки. Погрузил сверху оставшееся от шамана, прямо тщательно смел все с камней. Среди пепла обнаружилось несколько зубов. Отнес на вытянутых руках к ручью, где было пошире и можно было подойти, и опустил на воду.
Вечером, сидя у очага в избушке, я наконец-то не думал ни о чем. Неожиданный покой и умиротворение охватили настолько, что отключили разум вовсе. Спустившись с горы, я разобрал давно остывшие медвежьи когти. Где-то читал, что если на них оставить кожу или мясо — непременно будут вонять тухлятиной, вот все и вычистил. Развернул проветриться шкуру. Соли все равно больше не было, поэтому решил просто чуть подвялить на солнце. Нарезал медвежатины и угостил серого, который приходил каждый день. Попили с ним чаю. Ну, то есть я чаю, а он из ручья. И тоже предпочел «правый». И вот, проводив гостя, я спустился в домик, задвинул дверь, разжег огонь — и мозг отключился.
Я снова стоял на горе, шаман снова сидел на камне у берега. Только арангаса не было. Почему же старик остался?
- Уважаемый Откурай, почему ты здесь? - он-то наверняка должен знать.
- Плохо уходить, не отдарив за добро, Дима. Люди помнят, что зло надо наказывать другим злом. Поэтому его становится больше. А дарить добро в ответ на добро забывают, - медленно говорил шаман, не сводя с меня оранжевого глаза.
- Мудрая мысль, согласен с ней. Только мне не нужно подарков. Ты оставил мне жизнь, я освободил тебя — как раз добро за добро и получается? — спросил я.
- Не так. Если я не сделал зла, не убив тебя, то это не значит, что я сделал добро, - продолжал философствовать дед, - То, что ты ничего не просишь — хорошо. Делать что-то только для того, чтобы получить дар — хитро. Хитро — не всегда честно. Ты честный. В тебе говорит старая кровь. Ты сильный. Придумать дар для тебя — сложное испытание, - голос старика стал торжественным. - Мои внуки придут к тебе в поселке и отдадут эту землю. Я наказал им сделать так, они послушаются меня.
- Зачем мне земля твоего рода? Мой дом далеко отсюда, следить за стадами оттуда будет тяжело, а продать такой дар — значит, оскорбить тебя, - я растерялся не на шутку.
- Ты придумаешь, как поступить, - хитро усмехнулся шаман, - и со стадами, и с богатствами своей земли. Помнишь ручей, по которому уплыла последняя память обо мне? - я кивнул, подтверждая что помню, - встанешь спиной к озеру, пойдешь по левому берегу. Возле медведь-камня повернешь на полночь и пройдешь до высокой красной скалы. На ней второй дар. Тоже придумаешь, что с ним сделать. А когда вернешься с красной скалы, пройди дальше по склону над своим балаганом. Там, где тропа осыпается, есть лаз. Туда тоже загляни. Благодарю тебя, Дима. Ты все сделал хорошо, и многое еще сделаешь. Хорошо уходить, зная, что честь и кровь живы. Мир тебе!
Я открыл глаза. Очаг давно прогорел, и, судя по звукам, снаружи начиналось новое утро. Слова старого Откурая запомнились твердо. Интересно, что решил подарить мне дух старого шамана, умершего почти четыре сотни лет назад? Алмазное месторождение? Кладбище мамонтов? Обломки космического корабля, которому поклонялись его предки тысячелетиями?
***
буор балаҕан (якут.) - летняя юрта, обмазанная снаружи белой глиной.
Глава 21. Золотой самолет. Пещера Откурая.
Я шел вдоль безымянного ручья, который тек вниз по безымянной горе из безымянного озера, и напевал себе под нос на мотив Потерянного рая: «Откурая до края память в огне сгорает, и в нем исчезают все надежды и мечты». В моем случае все было наоборот. Надежд и мечт старый шаман вчера надарил с лихвой.
Что он имел в виду под «эту землю»? И отдельно — под «отдадут»? В его годы, может, достаточно было показать грамотку или вещицу какую-нибудь — и все, владей на здоровье. Хотя и тогда уже были ревизские сказки и прочие описи-протоколы, наверное. Но в любом случае, сейчас подтвердить право на землю сложнее, чем четыреста лет назад.
И что могло ждать на красной скале? Незаметно для себя я начал напевать «Икара»: «Кто дал ему крылья? Кто ждал на скале?». С «кто дал» - вопросов нет, а вот кто ждет — загадка. В прошлый раз, вон, медведь пришел — не знаю теперь, куда мясо девать. Что дальше? Криптиды-гоминиды? Да легко. Месяца не прошло с той памятной эсэмэски, а я практически перестал чему-либо удивляться. Охреневаю только, с завидной регулярностью.
Вот, кстати, еще один отличный повод. После очередной петли ручья, из-за густых зарослей можжевельника я вышел прямо в спину медведю! Нож на поясе и палка-посох в руке — а в трех шагах впереди точно такая же замшелая горбатая спина, как у того, которого моему серому соседу точно хватит до зимы. В гробу я видал такие «Встречи в тайге» и «Записки натуралиста». Сам не заметил, как нож оказался в правой руке. Зато успел назвать себя кретином
