Шрифт:
Закладка:
– Хотите чаю? – привычно не входя полностью телом, произнесла голова Тины сквозь приоткрытую дверь.
– Войди целиком, – попросил Артем.
Тина прицокала каблучками к рабочему столу шефа. Артем протянул ей «десятку».
– Это на что? – Тина спокойно взяла деньги. – Что-то заказали? Когда привезут?
– Это тебе, – улыбнулся Артем. – Я послезавтра в Берлин на пару дней. Вдруг задержусь. Купишь себе что-нибудь приятное.
Глава 30
Отто все олимпийское время провел в Берлине с принцем цу Шаумбург-Липпе.
В основном относил приглашения в ложу руководства Рейха на соревнования иностранным гостям, кто селился в отеле «Адлон» у Бранденбургских ворот. Бывало по часу просиживал в приемной Министерства пропаганды в ожидании поручений, и тогда мог видеть выдающихся личностей империи, что приходили к доктору Геббельсу. Трижды приносил цветы для Ленни Риффеншталь во время ее визитов. Главная кинорежиссер Германии, автор «Триумфа воли» теперь получила неограниченный бюджет для съемок фильмов об Олимпиаде и неисчерпаемый кредит доверия Геббельса и лично Адольфа Гитлера.
Ни одному члену Гитлерюгенда не могло и присниться такого количества событий и тайн рейха, к которым приобщился волею судьбы Отто. Реши он в будущем написать книгу, она точно побьет рекорды продаж.
Как-то Отто стал свидетелем общения принца с генеральным секретарем подготовительного комитета Олимпиады-1936 профессором Карлом Димом. Министерство Геббельса задолго до открытия игр объявило внутренний конкурс на лучшие идеи, отличающие Олимпиаду в Берлине от предыдущих. Рядовой сотрудник, имени которого Отто не расслышал, предложил провести эстафету проноса олимпийского огня. Маршрут начинался в Олимпии, греческой долине – священном месте Олимпийских игр, потом проходил через Афины, Дельфы, Салоники, Софию, Белград, Будапешт, Вену, Прагу, Дрезден и заканчивался в Берлине. В эстафете приняли участие более трех тысяч спортсменов, каждый из которых нес факел один километр пути.
– Полезно вам, дорогой профессор, будет упомянуть в интервью, как вы родили идею эстафеты, – сказал принц, сидя за рабочим столом в министерском кабинете.
Отто в этот момент стоял рядом, пока его начальник ставил подписи на приглашениях. Рука принца с пером зависла и ждала, видимо, окончания беседы со спортивным функционером. Ждал и Отто.
– И как же я ее родил? – поинтересовался профессор Дим.
– Вы… Факелы. Факельная эстафета…, – принц размышлял вслух. – Факельное шествие. Огонь, священный огонь… Солнечное колесо, колесница…
Он отложил перо. Капля чернил, мечтавшая стать подписью, уныло засыхала за невостребованностью.
– Нет, ведь это – Греция. Эллада! – Принц взял лежащий перед ним фотокаталог Старого музея Берлина[16].
Полистал, остановился на коллекции классического античного искусства. Развернул понравившееся фото профессору. – Ну, вот! Помню, что где-то видел!
Профессор Дим взглянул на фото древнегреческой вазы с изображенными на ней атлетами с факелами в руках.
– Ну, да. Кто сказал, что они все бегут одновременно? Могут и по очереди, – согласился профессор. – Вы имеете в виду, что я когда-то ходил в музей, увидел античную вазу, и меня осенило. Так и буду говорить?
Принц одобрительно улыбнулся.
01 августа 1936 года Отто получил разрешение принца увидеть олимпийский огонь в центре Берлина на последнем участке эстафеты в составе своего бывшего подразделения Гитлерюгенда, которое покинул совсем недавно. 30 тысяч молодых людей, выстроившись в шпалерные ряды, встречали последнего факелоносца Зигфрида Айфрига радостными криками и аплодисментами. Никогда еще Отто не был так горд за себя, своих друзей, свою страну, как в этот день на Унтер-ден-Линден. Все с упоением слушали речь Адольфа Гитлера, объявившего в прямом радиоэфире XI Олимпийские игры открытыми. Установленные на каждом углу города радиорепродукторы транслировали слова фюрера на всю нацию и на весь мир, а потом зазвучали фанфары и музыка Вагнера, в исполнении оркестра, которым дирижировал Рихард Штраус.
В приподнятом настроении шел Отто Шульц по окончании мероприятий по Унтер-ден-Линден. Улица полыхала огнями установленных стальных чаш-факелов, как было сказано доктором Геббельсом: «Чтоб олимпийский огонь Берлина горел и не гас в веках». Тротуары были заполнены восторженными людьми, так что кое-где приходилось протискиваться сквозь толпу или плыть вместе с ней по течению. Сам не понимая как, Отто оказался на Фридрихштрассе и тут же свернул на Францёзишештрассе к кондитерской фрау Шмук. За витринными стеклами горел свет, Барбара обслуживала покупателей. Видимо, Шмук решили работать все дни Олимпиады в усиленном режиме допоздна, что для дела было весьма выгодно. Разглядел Отто и объект своего вожделения – Оттилию, привычно хлопочущую по украшению стеллажа быстро раскупаемыми сладостями.
Он потоптался у порога, но, вдруг решившись, уверенно вошел внутрь, подставив ноздри удару знакомого ванильного шторма.
– О! Кто к нам пожаловал?! – дружелюбно воскликнула Барбара Шмук. – Смотри, Оттилия, кто это к нам?
Отто вытащил из глубины своей воли улыбку и надел на лицо. Этому приему он научился у потомственного аристократа принца цу Шаумбург-Липпе, тот с легкостью профессионала проделывал подобную процедуру ежечасно, что стало наглядным пособием для юноши.
Оттилия взглянула на Отто, глаза ее, казалось, засияли радостью.
– Отто! – тоже улыбнулась она. – Я так рада тебя видеть? Когда ты приехал? Ты вернулся навсегда?
Это «навсегда» щелкнуло парня по носу, будто первая капля начинающегося ливня. Неожиданно и не больно. Вроде как, готовился, что может начаться сильный холодный дождь, вот же – черные тучи, вот – гром вдалеке и вспышки молнии где-то там в облаках предвещали серьезные неприятности, но первая теплая капля, ласково ударившись о переносицу, будто сказала – «Привет! Я соскучилась».
От неожиданности уголки рта юноши по старой привычке потекли вниз, но улыбчивое лицо принца из мысленной инструкции вновь вернуло их на место.
– Я тут по делам, фроляйн! – произнес самую идиотскую из возможных фраз Отто и сконфузился.
Оттилия улыбнулась еще шире.
– Да, по делам! Я понимаю. Отто! Ты наверное забыл, мое имя созвучно твоему. Не фроляйн.
Мать, глядя на дочь, одобрительно кивнула на это кокетство.
Отто совсем растерялся. Оттилия дважды назвала его на «Ты», несмотря на официальный тон, который он, хоть и по глупости, но все же задал.
Барбара, видя замешательство молодого человека, взяла серебряными щипцами эклеры:
«Раз! Два! Три! Зиг Хайль!» и с этими неожиданными словами три разноцветных сладких солдатика оказались на блюдце в ее протянутой руке.
Отто не смог не принять такого угощения. В его голове окончательно смешался мир, только что при входе в кондитерскую разделенный на черное и белое, вновь обретя олимпийские краски и радость. А эта маршевая речевка в исполнении Барбары уж точно не смогла бы отвести руку от давно не
