– Стакан молока, пожалуйста, – произнес Отто тоном аристократа, заказывающего кофе. – И один шоколадный эклер.

– Пожалуйста, господин будущий офицер, – ласково сказала Барбара, невольно повторив плакатный лозунг, увиденный Отто буквально четверть часа назад.

– Оттилия, можно тебя на минуту? Вы позволите, фрау Шмук? – решительно сказал Отто.

Барбара кивнула головой дочери. Оттилия вышла из-за прилавка и подошла к Отто, расположившемуся за вчерашним столиком.

– Как дела? – спросила девушка, в ее глазах читалось любопытство.

– Все отлично, спасибо! – Отто вынул из-под мышки сверток и положил на стол перед собой. Все это время он его так и держал, отчего на коричневой рубахе отчетливо расплылось потное пятно.

– Идешь на почту? – поинтересовалась Оттилия. – Посылка?

Отто неторопливо отхлебнул молока, оставив чуть заметные белые усики над верхней губой.

– Нет, выполнял поручение своего начальника. А это я только что получил лично от имперского руководителя молодежи, рейхсюгендфюрера Бальдура фон Шираха, – гордо произнес он, особо бережно прикоснувшись к свертку.

Оттилия сделала губы дудочкой и нахмурила брови. Такая гримаса означала только одно: «Хвастун, не лопни от важности!»

Отто снисходительно посмотрел на нее сверху вниз и сказал:

– Я понимаю, что ты не веришь. Но я могу доказать!

Важно постучал пальцем по свертку. «А если она…» – вдруг подумал Отто, испугавшись, что Оттилия может все-таки потребовать доказательств, но уже было поздно.

– Ну, докажи! – игриво сказала девушка.

Отто растерянно оглянулся по сторонам. В кондитерской были посетители, некоторые из них откровенно пялились на молодых людей.

– Я тут не могу. Я могу только тебе по секрету, – заикаясь, произнес.

Оттилия сделала жест рукой, мол, «сейчас все устрою», и упорхнула к матери. Что-то начала ей шептать на ухо. Трусливая мысль немедленно уйти, пока не поздно, пробежала в голове, но не успел Отто взяться за сверток, как Оттилия вернулась и заговорщически кивнула головой, приглашая следовать за ней.

Молодые люди зашли в подсобное помещение, заставленное стеллажами с кондитеркой, бидонами с молоком и прочими важными предметами для небольшого семейного гешефта. Запах ванили, до этого казавшийся штормом, здесь превратился в ураган, так что у Отто даже слегка закружилась голова.

– Ну, – требовательно сказала Оттилия, показывая рукой на стол, слегка украшенный то ли мукой, то ли сахарной пудрой.

Отто пальцем прочертил на белой поверхности стола темную бороздку, не решаясь водрузить туда сверток.

Оттилия поняла, взяла тряпку и быстро протерла столешницу. Вытерла руки чистым полотенцем, повторила пригласительный жест.

Молодой человек бережно поставил свое доказательство на стол, вздохнул, вынул из ножен нож Гитлерюгенда и срезал бечевку. Шуршание разворачиваемой бумаги, казалось, должны были услышать и принц цу Шаумбург-Липпе, и Бальдур фон Ширах, и рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс. А может и сам Адольф Гитлер, настолько Отто казалось предательским то, что он делает ради этой кокетки. Что он ей хочет доказать? На секунду заколебался, прекратил разворачивать сверток, так что грохот шуршащей бумаги сменился набатом сердца в висках.

– Ну, и чего боишься? – спросила Оттилия язвительно.

– Ничего я не боюсь, – буркнул Отто и сорвал остатки упаковки.

Взорам молодых людей предстал футляр из красивой красной кожи. Оттилия с интересом наблюдала, как Отто взялся за крышку и потянул ее вверх. Внутри, на атласном белом сукне возлежал, именно по-королевски возлежал, кортик имперского руководителя молодежи. Отто прикоснулся к серебряной нити, обвившейся вокруг рукояти, провел пальцами по иссине-черной коже ножен и двум дорожкам кожаного подвеса с серебряными пряжками и зацепами. Вынул оружие осторожно двумя руками, потянул за рукоять. Металл лезвия плавно потек из глубины ножен и перед взором молодых людей буква за буквой сложилась травленная надпись «BLUT UND EHRE»[18].

– На моем ноже такая же надпись, – нашел, наконец, что сказать Отто. – Только тут печатные буквы, а у меня – прописные.

Оттилия смотрела на кортик без восхищения, но с нескрываемым любопытством. Очевидно юной фроляйн, занятой целыми днями эклерами и ванильным кремом, не престало восхищаться оружием, это ведь не платье в горошек. Видя восторженные глаза своего друга, Оттилия сказала:

– Примерь!

Отто не понял, посмотрел на девушку вопросительно.

– Я говорю, примерь это! – требовательно повторила она. – Сними свой ножик и примерь этот.

Сказано это было тоном, которого Отто никогда не слышал. Это была музыка Вагнера и колыбельная матери одновременно. Оттилия говорила, будто посвящала в рыцари, в ее голосе не было ни капли кокетства, тут было что-то мистическое, сакральное, было то, ради чего Отто мог броситься в бой с несметными полчищами врагов. Это говорила не просто юная девушка из кондитерской, это была Валькирия, которая вручала ему меч. И не юноша с молоком на губах стоял сейчас в маленькой каморке городской кондитерской, а король Генрих Первый должен был принять меч рыцаря великой Германии.

Отто растегнул пряжку, быстро снял свой детский нож и бережно ввел змеиное тело ремня в петлю подвеса кортика рейхсюгендфюрера.

Мурашки по телу, муравьи, бегающие под кожей, а то и мыши, – все это не могло бы описать того, что произошло с юным Отто, когда он защелкнул пряжку ремня с новым оружием на левом бедре. Странное неоформившееся существо, вчера буквально ходящее в церковь за нравоучениями, падающее с велосипеда, который делил с сестрой через день, сейчас был вооружен мистическим оружием великого рейха и посвящен в рыцари самой Валькирией. Окутанный облаком дурманящей ванили, очарованный восторженным взглядом девушки, он должен бы что-то сделать именно сейчас, потому что еще секунда и эта волшебная сила уйдет, испарится это торжество мига, ускользнет что-то важное, могущее изменить историю человечества, если сейчас он – Отто Шульц просто продолжит стоять в оцепенении.

– Я люблю тебя, Оттилия, – сорвались с его губ слова, предательски дрогнувшим голосом.

Он точно знал, что не хотел их произносить. Конечно, понимал, что когда-то это сделает, раз уж так заведено, но чтобы вот так, само собой вдруг? От этих слов его подкожные мыши, бежавшие сверху вниз, от затылка до пяток, изменили направление, а точнее просто разбежались в разные стороны. Ждал ли он ответа? Хотел ли вернуть вылетевшие слова обратно? Ожидал ли реакции от Оттилии? Скорее всего, он просто выдохнул словами, чтобы снова набрать воздуха в легкие, как новорожденный, который не хочет кричать, но другого способа начать дышать не знает.

– Ну, да, конечно, – сказала Оттилия.

Она была красивой девушкой, не обделенной вниманием. В последние два года ее красота удвоилась: во-первых, она стала старше и расцвела, а во-вторых, традиционно яркие для мальчиков две жгучие брюнетки из ее класса убыли в разных направлениях подальше от новой Германии за океан по причине далеко не арийского происхождения. Так что, Оттилия