Правитель тут же возразил:

- Но ведь я не всегда добр. К тому же тяжбы, которые я разбираю, совсем пустяшные. Люди грызутся меж собой, найдя для этого ничтожную причину, а я потакаю им.

- Нет, ты внимаешь просьбам о помощи. Даже тому языкастому крестьянину ты помог, хоть и обесценил свою помощь, отрезав ему язык. Зато ты помог двум братьям и тем людям с коровой.

- Помог? - Влад поднял брови. - А нужна ли им всем помощь? Откажись я разбирать их тяжбы, никто бы не умер и не пошёл по миру с сумой. Можно ли считать, что эти люди находились в беде?

- Если человек думает, что попал в беду, это значит, он в беде, - очень серьёзно произнёс Войко.

- Ну а если причиной беды стала глупость? Я должен помогать дуракам? - продолжал спрашивать государь.

- Должен, - произнёс боярин. - Ведь человек, попавший в беду, всегда дурак. Сам вспомни - глядя на такого человека, мы неизменно считаем себя умнее и удивляемся: "Как же его угораздило? Почему он не видит выхода из своего несчастного положения?"- Да, - согласился Влад, - чужие беды всегда кажутся нам легко преодолимыми. Однако возиться с дураками опасно. Кто с ними часто возится, тот сам делается дураком. Глупость это болезнь заразная.

- Иногда глупость путают с состраданием, - невозмутимо отвечал Войко. - Человек сострадательный тоже может показаться кому-то дураком. Ведь христианское сострадание безрассудно, потому что идёт от сердца, а не от разума.

- Значит, я прав, разбирая дурацкие споры?

- Прав.

Влад уже собрался похвалить боярина, так ловко оправдавшего опоздание в монастырь, но тут Войко произнёс:

- Однако монахи тоже могут оказаться правы. Вопрос в том, для чего ты, господин, разбираешь споры по дороге в обитель. Только ли потому, что желаешь помочь людям?

* * *

Имелись ли у государя другие причины для разбора дел? О да! Конечно! Ведь зачастую случалось, что Влад разбирал не чужие дела, а перипетии собственной жизни. Возможно, стараясь помочь другим, он старался помочь себе - задним числом исправить ошибки, совершённые очень давно - и потому так настойчиво искал совпадения между дорожными делами и собственной судьбой. А может, младший Дракул искал совпадения по привычке, которую приобрёл много лет назад, когда стремился подражать отцу и сравнивал его жизнь со своей.

Всё началось с малого. В детстве Влад придумал игру в "путешествие" - ходил по знакомой местности и притворяться, будто оказался там впервые. Играя, он представлял себя на месте родителя, вечно разъезжавшего где-то, но в отрочестве подражание прекратило быть игрой и стало серьёзным занятием, потому что отрок перед началом любого мало-мальски важного дела начал припоминать, не было ли в отцовой жизни чего похожего.

Например, поездка к венграм, которую Влад совершил в тринадцать лет, сразу напомнила ему давний рассказ родителя о поездке в Нюрнберг, вызвав у княжича таинственное и приятное чувство - чувство уверенности, что он связан с отцом гораздо крепче своих братьев: "Я не только внешне на него похож, но и судьбой!" И пусть Влад не одобрял некоторые родительские поступки, но во время путешествия желание осуждать пропало, уступив место умиротворению и сознанию того, что всё в жизни идёт так, как должно.

Поездка к венграм случилась в середине февраля, что мешало в полной мере ощущать таинственное сходство судеб, ведь родитель ездил в Нюрнберг летом. Вдобавок, княжич путешествовал не один, а с родственниками - с братьями, мачехой и невесткой. И всё же разница казалась не очень существенной. Главное, Влад путешествовал верхом, совсем как взрослый, и ехал туда же, куда в давние времена направлялся отец, разыскивавший короля Жигмонда - на север, за горы.

Стремясь лучше представить, что переживал родитель на том пути, Влад прислушивался к дорожным звукам: к стуку лошадиных копыт, к скрипу оглоблей и к возгласам возниц, потому что эти звуки одинаковы в любое время года. Топот лошади одинаков и по снегу, и по земле, оглобли саней скрипят так же, как оглобли телег, а возницы, когда бы ни выехали в путь, понукают лошадей всегда одинаково и вздыхают, боясь ненастной погоды.

В середине февраля самое ожидаемое ненастье - чересчур щедрый снегопад. Пока ехали, снегопад случился дважды и оказался совсем не таков, как если смотреть на него из окна, прячась от зимы в тёплых комнатах.

Крупные хлопья, летящие прямо в глаза, заставляли княжича щуриться. Ему то и дело приходилось отряхивать рукава, плечи и воротник зимнего кафтана, а также снимать шапку и махать ею, чтобы избавиться от второй шапки, белой, которую наметал сверху весельчак-февраль. Конечно, можно было и не отряхиваться, но тогда зимний холод начинал пробирать до костей.

Дорога бесконечно петляла по белым холмистым равнинам, которые были утыканы рыжеватыми метёлками деревьев, иногда становившимися лесом или перелеском. Людей на пути не встречалось, зато на полях виднелись цепочки следов, из-под снега выглядывали сенные стожки, торчали хлипкие изгороди, напоминая о присутствии человека. А ещё о людях напоминал дым. Он тонкими белыми струями поднимался над лесами и указывал расположение очередной деревни, которая через некоторое время появлялась вдалеке, чернея брусчатыми домиками на одном из холмов.

Когда княжич с попутчиками подъезжал туда, ему наконец-то встречался народ - селяне, которые выходили к дороге, чтобы поясно поклониться знатным проезжающим. Эти люди ещё издалека замечали путешественников, ведь поезд, в котором ехал Влад, насчитывал десяток саней и несколько десятков конных. Селяне глазели на богатый поезд, а княжич - на их бурые кафтаны из шерстяной ткани, на овечьи шубы и шапки. Каждая шапка, почтительно стаскиваемая с головы, открывала затылок и лоб, а разглядеть лицо Влад не успевал.

"Наверное, поэтому отец никогда не рассказывал, как выглядят простые люди в тех странах, где он побывал, - вдруг догадался княжич. - Он же почти не видел простых так, чтоб глаза в глаза. Ему всё время кланялись, поэтому он обращал внимание не на лица, а на голоса, которые шелестели, жужжали, стрекотали...".

Так, не видя лиц, Влад доехал до гор, а в горах было ещё меньше возможности посмотреть на людей, потому что деревни на пути попадались совсем редко. Обычно путники приезжали в некое селение только под вечер, останавливались на ночлег, а утром поспешно отправлялись дальше, так что княжичу оставалось разглядывать только заснеженные горные склоны, местами заросшие соснами и