примешивалась досада. Княжич полагал, что если родитель верит в силу ящеров, то мог бы дать хоть одного из них сыну в помощь, ведь путь через горы небезопасен: "Дал бы мне свой золотой образок. Или боится, что тот потеряется? А почему я должен терять? Я ведь уже не мал!" Однако отец не считал Влада взрослым, ведь если бы считал, тогда взял бы с собой на войну, чего не произошло.

С родителем при войске остался только старший сын, Мирча, а остальная государева семья отправилась к венграм, за горы. Путь лежал в замок рода Гуньяди к старшему брату Сёчке, поэтому её санки двигались сразу вслед за конниками, разведывавшими дорогу.

Узнав, кто за кем поедет, княжич вздохнул: "Не только на войне, но и в путешествии я оказался на подхвате!" Он даже немного позавидовал невестке, но это чувство быстро прошло, а вот молодая отцова жена, брэилянка, завидовала сильнее и потому приняла назначенный порядок не сразу. Когда она узнала, что Сёчке окажется впереди всех, то пыталась противиться и даже чуть не поссорилась с мужем:

- Почему я должна уступать ей своё старшинство!? Чем она это заслужила? Я родила тебе сына. А она что сделала? Ничего!

- Колца, - ответил муж, - иногда своим правом приходится поступиться. И если я узнаю, что в гостях ты вела себя неподобающе, берегись! Пусть ты подарила мне сына, но...

Ещё совсем недавно история княжеской семьи напоминала сказку, начинавшуюся словами: "Давным-давно в одной стране, лежащей между высокими горами, широкой рекой и великим морем, жил-поживал славный государь, и было у него три сына..." Мачеха поломала весь строй повествования, родив славному государю четвёртого сынка. Новорожденного назвали Владом, потому что обычай позволял нарекать братьев одинаково, если это сыновья одного отца от разных жён. "И кто ввёл такой обычай? - негодовал тринадцатилетний Влад, узнав, что у него появился брат-тёзка. - Совпадение имени - как клеймо!"

По пути через горы маленький тёзка, умеющий только пачкать пелёнки и орать, спал на руках у кормилицы. Мачеха ни на секунду не спускала глаз с сына, а тринадцатилетний Влад, покачиваясь в седле, смотрел на младших братьев с их женским окружением, устроившимся в санях, как куры на насесте, и думал: "Проехать что ли вперёд и завести разговор с Сёчке?" Да, проехать было можно. Но вот поговорить не обязательно удалось бы, ведь за последнее время невестка изменилась - сделалась неприветливой.

"Всё ей стало неинтересно, некогда и не в охоту", - вздыхал княжич, удивляясь, почему вдруг впал в немилость. А ведь он старался понравиться и потому выучил мудрёные танцевальные фигуры так, что больше не нуждался в подсказках. Поначалу, когда Сёчке поняла это, то с удовольствием доверилась своему ученику, который теперь вёл её уверенно, а тот совсем осмелел и решил подловить свою учительницу, изменив порядок шагов и поворотов в одной из частей танца. Влад остался невозмутим и так удачно подгадал под музыку, что Сёчке, следуя за его рукой, сразу не заметила, а когда заметила, улыбнулась.

Княжич думал, что это хороший знак, но оказалось наоборот, потому что вскоре после того случая невестка сказала, что в занятиях танцем больше нет нужды. "Почему? " - не мог понять Влад, ведь уроки приносили явную пользу. У ученика почти исправлялась косолапость, появилась осанка, и руки перестали казаться деревянными. Сёчке, видя, как он изменился, должна была бы радоваться, но вместо этого повторяла:

- Всё, хватит. Мне надоело тебя учить.

Она окружила себя служанками, которых прежде не выносила, весело болтала с ними, а стоило появиться деверю, хмурилась. Невестка сделалась холодной, но деверь, направляясь в замок к её родственникам, втайне надеялся на другие перемены - к лучшему: "Поговорю с ней там. Спрошу, нравлюсь я ей или нет. А мой брат в это время будет далеко..."

Потому-то Влад и вспомнил про отцовых драконов и мечтал заполучить в помощники хотя бы одного из них - того, который на обороте золотой иконки - ведь этот дракон наверняка состоял в родстве со змеем-искусителем, беседовавшим с Евой в райском саду. "Бес подсказал бы мне правильные слова в разговоре с Сёчке", - думал княжич, но обстоятельства сложились наперекор стремлениям. Родитель, вместо того, чтобы дать Владу свою иконку и тем самым вверить нечистому, вверил сына священнику - отцу Антиму, который тоже отправился с государевой семьёй к венграм.

Священник ехал в отдельных санях, а Влад, издалека глядя на них, видел лишь чёрную шапочку с острым верхом и спину, прикрытую зимним плащом. "Вон едет моя совесть", - повторял себе отрок, но продолжал размышлять о невестке и дьяволах, не заметив, как путь через горы окончился.

Горные кряжи расступились, открывая для обзора холмистую долину с деревней и широким полем, где темнели пятна-проталины. Дорога из Румынии заняла полторы недели, но если в первые дни сильно порошило, то теперь весна начала утверждать свои права. Горы ещё не окончили зимовать, а в предгорьях сделалось тепло. На деревьях и крышах домов растаял весь снег, и даже на земле он понемногу отступал.

"Наверное, в окрестностях Тырговиште сейчас так же тепло", - подумал княжич, но кроме погоды здешняя местность мало чем напоминала Румынию. Холмы возле Тырговиште казались волнами огромной реки, а тут они застыли, как в озерце, ограниченные горами со всех сторон.

И всё-таки долина среди гор, поросших лесом, представлялась знакомой. Влад даже поймал себя на том, что ищёт среди долины город, в самом центре которого, на перекрёстке, стоял бы трёхэтажный дом длиной в четыре окна и шириной в два. Дом должен был иметь черепичную крышу, нахлобученную, словно крестьянская войлочная шапка, а по соседству следовало искать католический монастырь и улицу кузнецов.

Княжичу захотелось спросить у возниц: "Далеко ли отсюда Сигишоара?" - и он даже вспомнил, как в раннем детстве вместе с братом Мирчей выходил за околицу Сигишоары смотреть на тающий снег.

На таком снегу все отпечатки выглядели тёмными и чёткими, поэтому даже издалека можно было увидеть на поле целые россыпи следов волчьей стаи, которая приходила к овчарне, да не решилась влезть, покрутилась и ушла обратно в чащу, что за холмом. На обочинах дороги виднелись следы кур и рядом - следы той бабы, которая по нечаянности выпустила птиц, после чего, спохватившись, сгоняла назад во двор. Из клёклой снежной кучи могло высунуться горлышко фляги, потерянной каким-то забулдыгой ещё