Шрифт:
Закладка:
Письмо с распоряжениями о лимонах, секе и ренском ярко рисует, между прочим, одну черту в характере Петра, которая с этих молодых лет будет отличать его всю жизнь: его способность входить до мелочей во все подробности каждого дела, в том числе и своего домашнего хозяйства. Он не только отдает самые подробные распоряжения, но и посылает образец, как надо исполнить предписанное. Письмо подписано «компанией», в сопровождении которой ехал Петр, участниками постоянной, даже и во время пути не прерывавшейся игры в церковный собор, один из членов которого и подписался первым под именем митрополита Киевского и Галицкого Гедеона. Кто носил это звание — неизвестно. Остальные подписавшие письмо участники компании были: стольник князь Ф. И. Троекуров, спальник Ф. Ф. Плещеев, Г. Д. Меншиков, А. Д. Меншиков, будущий светлейший князь, Иоганн Гумерт — родом эстляндец, выехавший на службу из Польши в 1693 г., Осип Зверев и Алексей Петелин — бомбардиры Преображенского полка, карла Ермолай Мишуков. Что за личность, подписавшаяся Вареным Мадамкиным, издателям писем Петра не удалось выяснить. С Пенды шла сухопутная дорога на Вологду вверх по реке Ваге через Важский уезд и Устьянские волости, которой, по-видимому, и пользовались в осеннее время, когда навигация по Верхней Двине и по Сухоне была уже затруднена. Так, по крайней мере, возвращался Гордон с некоторыми из своих спутников, пересев в Пенде с карбасов в экипажи. Можно с вероятностью предположить, что тем же путем двигался и Петр. Остановка в Пенде — пункте, где пересаживались с речных судов в экипажи, и дала ему повод написать вышеприведенное письмо к Апраксину[303].
Что же дали Петру эти две поездки на Белое море в 1693 и 1694 гг.? Какие последствия они вызвали? Прежде всего следует помнить, что поездки в Архангельск, кораблестроение там и плавание по Белому морю были не государственными делами, а исключительно «потехами» государя, потехами, служившими непосредственным продолжением переяславского кораблестроения и плавания, но предпринятыми в более широком масштабе и на настоящем море, уже не с игрушечными, а с настоящими кораблями, но все еще с игрушечными адмиралами, капитанами и лейтенантами, которые трепетали, приходили в отчаяние и терялись при сильном ветре и тумане, как Гордон, и сажали корабли на мель. Петр познакомился с морским кораблем, с его устройством, снаряжением и оснасткой, приобрел познания в корабельном деле и мореплавании. Прожив несколько месяцев на море, он привык к морю и полюбил его. С той поры шум морских волн, морской воздух, морская стихия тянут его к себе и с годами сделаются для него необходимой потребностью. У него разовьется органическое стремление к морю.
Мелькнула, впрочем, во время пребывания в Архангельске и одна государственная мысль. Насмотревшись на чужестранные корабли, приходившие в Архангельск с заграничными товарами и увозившие русские товары, Петр подумал о такой же деятельности и русских кораблей и для первой пробы приказал Апраксину нагрузить два корабля, «Святой Павел» и «Святое пророчество», русскими товарами и отправить их в заграничные порты. В первую очередь был назначен к отплытию «Святой Павел»; другой «большой корабль» — «Святое пророчество» — должен был отправиться на следующий год. Дело это вследствие его новизны плохо подвигалось. Еще в конце 1694 г. Ф. М. Апраксин обращался к царю, представляя о затруднениях с матросами и не зная, какими товарами нагружать отправляемый корабль, что вызвало довольно раздраженный ответ Петра: «Min Her, — писал он Апраксину (в конце 1694 г.). — Письмо ваше выразумев, соответствую, что карабль, как при мне наряжен был к отпуску, и сары (галерные работники) хотя сперва и не хотели ехать, однакож после обещалися. А о товаре, какой в него класть, на то мне здесь, в таком будучи расстоянии, делать невозможно; да и там будучи, я говорил: с чем лучше, с тем и отпускай, потому что товар, что класть, и иноземцы, кому то купить, все там, и тебе удобнее то зделать, о чем и я пространнее говорил. А пашпорт прислан будет вскоре; а карабль болшой, в ту ж пору положено, что зимовать, а тот отпустить, и дивлюся, что затем отповеди другой требуете. Piter»[304].
XVII. Кожуховский поход
В Москву Петр вернулся 5 сентября. Игра сменялась игрой; им уже владеет новая мысль — большие сухопутные маневры, план которых и обсуждался в Архангельске с Гордоном. По этому поводу Гордон составил особую записку. Эту записку под заглавием «Распоряжения относительно того, что должно быть приготовлено и сделано для имеющих произойти близ Коломенского военных упражнений» он поместил в своем дневнике под 10 августа; вероятно, около того времени она и была представляема царю. Местом для маневров были избраны обширные равнины под Москвой по обоим берегам Москвы-реки в окрестностях деревни Кожухово (на левом берегу) и села Коломенского (на правом берегу). Здесь, на правом берегу, в излучине реки против деревни Кожухово еще в отсутствие Петра сооружен был «безымянный городок», пятиугольный ретраншемент, укрепленный валом в 5 аршин высоты и рвом глубиной в 4 аршина. На углах ретраншемента сделаны были бойницы и щиты, на валу расставлены рогатки, а вокруг городка устроены были волчьи ямы[305].
Известия о Кожуховском походе сохранились в трех памятниках, которые и должны служить источниками рассказа об этом деле. Из этих памятников на первое место надо поставить «Известное описание о бывшей брани и воинских подвиг между изящными господами генералиссимы князем Федором Юрьевичем и Иваном Ивановичем и коих ради причин между ими те брани произошли: а тот их поход друг на друга и война быстъ сего 203 года сентября с 23 октября даже до 18 числа того же года»[306]. Это подробное описание в приподнято-шутливом тоне составлено, вероятно, по распоряжению Петра кем-то из участников похода в «сем же 203» (1694/95 г.). Менее подробные, но вполне достоверные данные о походе содержит дневник Гордона, также участника события[307]. Третье место должен занять короткий рассказ о походе в записках современника Желябужского[308].
Первые три недели сентября
