Позднее он примирился с тем, что работа в министерстве никак не может повторять того, что было на заводе, и сам стал упрекать себя за некоторые свои выходки. Постепенно он оказался каждодневно связанным не с одним, а со многими заводами, крупными заводскими работниками, постоянно был занят решением серьезных производственных проблем отрасли. Он стал работать спокойней, уверенней и обрел утерянную увлеченность, но теперь иным и, пожалуй, более интересным делом. Меркулов же был переведен в министерство не так давно, и период поисков своего места у него еще не завершился.

— Ну, положим, общения с людьми у вас хватает и в министерстве, — напыжившись, чтобы сдержать усмешку, но все же сохраняя серьезность, проговорил Григорьев. — Без совещаний и речей работать мы не привыкли. — Григорьев двинул креслом. — Займемся делом, — с обычной для своих служебных разговоров сдержанностью сказал он. — В каком положении завод? Вы с Серединым по всему циклу прошли?

Лицо Григорьева приобрело то выражение спокойной силы, которое так любил у него Меркулов.

— Да. Осмотрели сталеплавильные цехи, обжимные, прокатные и сортовые станы — весь передел, — Меркулов догадывался, что сейчас каждое его слово взвешивается Григорьевым, он ждет его выводов и готовится обдумать, насколько они будут точны. Вот он, Григорьев, в бою…

— Кстати, какое у вас впечатление об осведомленности Середина? — прервав готовившегося излагать суть своих выводов Меркулова, спросил Григорьев. — Он понимает, в каком положении завод?

— Середин хорошо ориентируется в состоянии дел, — кивнул Меркулов. — Откровенно говоря, я был удивлен, что начальнику доменного цеха известны сильные и слабые стороны других цехов и завода в целом. — Меркулов понимал, что Григорьев спрашивает не из простого любопытства. Этот человек вообще никогда ничего не спрашивал из простого любопытства.

Григорьев внимательно, вопрошающе, едва приметно щуря глаза, продолжал смотреть на собеседника, точно ждал еще сообщений, видно, ему важно было подробнее услышать, как повел себя Середин, показывая завод. Меркулов успел уже настолько узнать Григорьева, что понимал: у него какие-то особые виды на Середина. Может быть, на должность главного?.. Ведь главный инженер болен и ему немало лет. Но Меркулов не стал делиться своими догадками, понимал, что можно и чего нельзя в деловом разговоре с Григорьевым.

— У меня создалось впечатление, — продолжал Меркулов, не дожидаясь новых вопросов Григорьева, — что Середин не раз взвешивал сложившуюся на заводе ситуацию, искал подтверждения своим выводам не только в доменном, но и в других цехах.

Чуть выпятив крепко сжатые мясистые губы, он свел брови, отчего лицо построжало, он словно бы мысленно вглядывался в Середина, каким тот представился ему, когда они осматривали завод. Григорьев с открытым интересом следил за Меркуловым.

— Продолжайте, — сказал Григорьев, точно опасался, что Меркулов оборвет свои размышления вслух.

— Да, — сказал Меркулов, возвращаясь к действительности. — Безусловно, это думающий инженер, интересный человек. Чем-то угнетен, может быть, травмирован аварией, но это не главное…

— Согласен, — живо сказал Григорьев.

— Середин помог мне понять, что завод дальше так работать не может, — заговорил Меркулов, не только доменный цех, но завод в целом, — уточнил он. — Сталеплавильные цехи требуют модернизации. Повышенной программы они долго не потянут. Нужны более мощные агрегаты. На обжимных и прокатных станах не хватает нагревательных печей и колодцев. Завод на пределе своих возможностей…

Перечисляя узкие места, Меркулов ударял пальцем о край стола, как бы мысленно нумеровал излагаемые по пунктам выводы. Он не приводил примеров, не рассказывал о своих встречах и разговорах в цехах, это был язык, освобожденный от частностей, тот простой и ясный язык инженеров, способных охватить общим взглядом состояние сложнейшего заводского организма, которым они привыкли разговаривать друг с другом. Меркулов перечислял, что следует модернизировать, заново построить, какие технологические процессы изменить на более совершенные. Григорьев слушал, откинувшись на спинку кресла, опустив веки, создавалось впечатление, что он дремлет, но Меркулов знал, что он внимательно слушает и не простит ему неясно выраженной мысли или отвлечения от сути проблемы.

Григорьев усмехнулся и, поднимая глаза, сказал:

— Одним словом, надо остановить завод и начать его перестраивать, как тут говорил Андронов… — Григорьев помедлил и сказал: — А еще лучше все разом взорвать, как он и предлагал…

— Состояние, до которого довели завод, требует решительных и немедленных действий… — сказав это, Меркулов устремил на Григорьева холодный взгляд. Тот молчал, не ожидал столь категорического вывода.

— Мы не можем исключить из плана завод, который дает миллионы тонн в год, — проговорил Григорьев и, видимо, поняв, что такими репликами делу не поможешь, хмуро замолк.

— Не можем, — согласился Меркулов, — потому я и счастлив был бы стать директором такого завода. Каждый день — это бой. Вот что меня всегда привлекало. Да, остановить мы не можем, но мы можем и должны начать его перестройку… Теперь я хочу спросить: могли мы оставлять без нашего вмешательства такой завод? Нет! И вот в этом Андронов прав. Элементарно прав! И примером тому судьба литейной машины Ивана Александровича Меркулова…

XV

Григорьев завозился в своем кресле, ему, видно, показалось, что он сидит неудобно. Он оперся локтем о широкую ручку кресла и привалился к его краю.

— Я просил вас выяснить, — несмотря на явные признаки раздражения, внешне совершенно спокойно произнес Григорьев, — местный Гипромез приступил к проектированию здания цеха под машину?

— Нет! Начали и бросили. Во втором сталеплавильном, рядом с которым предполагали поставить машину, ссылаются… — Меркулов невольно помедлил, но не захотел неясностей в разговоре, который должен был иметь серьезные последствия, — ссылаются на ваше письмо. Одним словом, все по-старому, никакого движения.

— Я их не оправдываю, — сказал Григорьев, — но понять могу. Вы бы, случись вам быть директором этого завода, даже при вашем радикализме, не сразу бы сладили с исполнителями, с руководством цеха.

— Не сразу, — подтвердил Меркулов. — Я понимаю, легко рассуждать, глядя со стороны.

— Вот именно, — сказал Григорьев, окидывая собеседника скучным-прескучным взглядом.

— И все же… Я бы собрал в кулак все, что могло бы ускорить освоение машины, — людей, технику и в кратчайшие сроки…

Григорьев, усмехаясь, закивал.

— Это я уже слышал однажды… От вас. Сколько металла в брак?.. Не так просто было бы справиться с начальником цеха, на шею которого повесили такую обузу.

— Я бы взялся, — отрезал Меркулов.

— Хорошо было бы, если бы вас можно было назначить директором, если бы вы могли дать начальнику цеха дополнительных рабочих, если бы с него сняли часть планового металла, если бы… — Григорьев мягко заулыбался. — Но почему-то в реальной жизни ничего этого не происходит, вас нельзя назначить директором: