— Назначить директором Середина, он и эту машину освоит, и вообще многое сделает на заводе, — неожиданно перебил Меркулов. Он, кажется, разгадал смысл интереса Григорьева к Середину. Кажется, разгадал…

— Откуда у вас такая уверенность? — спокойно осведомился Григорьев.

— Я наблюдал за ним, пока мы шли по заводу, видел, с каким интересом он осматривал то, что начали было делать, попросил взглянуть на чертежи. А ведь он доменщик — не сталеплавильщик и не прокатчик. Заело, значит. Да и в самом деле…

— А даст ли эта машина все, чего от нее ждут? — вдруг иным, деловитым тоном спросил Григорьев.

«Ах, вот оно что! — мысленно сказал себе Меркулов. — Вот откуда твоя пассивность, ты не уверен, нужны ли затраты труда, времени и металла на освоение меркуловской машины. А прямо говорить об этом не хочешь…»

— Одна машина, один агрегат ничего заводу не дадут, — решительно сказал Меркулов, — нужна радикальная перестройка всего завода, вы ведь правильно сказали Андронову, завод отстал от общего уровня развития металлургии на пять лет. И надо еще посмотреть внимательно, как у нас обстоит дело на некоторых других заводах, чтобы не повторилась эта же картина где-то в другом месте. Вот, мне кажется, в чем главная забота министерства.

— А план? — спросил Григорьев и сурово и пристально посмотрел в глаза Меркулову. — Вы в прошлом директор завода, вы знаете, что с выполнением плана связаны главные заботы.

— Да, знаю, — сказал Меркулов. — Борис Борисович, мы ищем выход из заколдованного круга, а выход, я чувствую, где-то совсем рядом…

— Единственно верный выход из заколдованного круга, как вы заметили, заключается в том, чтобы разделить задачи: модернизация завода — это одна задача; литейные машины — другая. Вы знаете, что фирма ФРГ «Демаг» предлагает нам свою литейную машину?

Меркулов кивнул. С вниманием слушал он, догадывался, что Григорьев собирается изложить какой-то свой план, не надо ему мешать.

— У свердловчан есть своя конструкция, — продолжал Григорьев, — недавно мне звонил заместитель министра тяжелого машиностроения, просил им помочь пройти стадию производственного освоения. Три конкурента… — Григорьев усмехнулся. — Ну что же, соревнование — вещь хорошая. Поставим рядом три машины и сравним, какая лучше по всем показателям. — Он окинул взглядом напряженно слушавшего Меркулова. — Мы с вами уже съездили к западным немцам, посмотрели демаговскую в работе, поняли ее достоинства.

Меркулов, кажется, привыкший к самым неожиданным поворотам григорьевской мысля, опешил. То, что предлагает Григорьев, означает сооружение огромных корпусов, по существу, нового завода. Согласится ли Логинов монтировать у себя три мощные машины, одну из них зарубежную? Сразу встанет вопрос о патентоспособности меркуловской.

— Надо будет перепроверить патентоспособность меркуловской… — произнес он.

— Надо! — решительно подтвердил Григорьев. — Надо точно. Всем придется шевелиться. — И замолчал, давая Меркулову освоиться с этой мыслью. — Ваше мнение? — спросил он со свойственным ему напором.

Меркулов в душе выругался: «Черт! Он же прав! Только так, при всеобщем внимании, в обстановке конкуренции с зарубежной фирмой дело и может пойти всерьез. Прав Григорьев! Ему самому такое решение легкой жизни не принесет, и он это понимает. Наши конструкторы не простят: вместо внедрения, которого они ждут и о котором говорят на всех совещаниях, даже в «Правде» выступили, заново придется уточнять патент, их интересы столкнутся: конкуренты среди своих… Ну и каша заварится!»

— Да разве можно уговорить Логинова? — вдруг спохватился Меркулов. — Отбрыкался от одной машины, уж, будьте уверены, поднимет такой шум, что нечего и думать… — Меркулов оборвал себя, в глазах Григорьева появилась откровенная усмешка, а он ждал тревоги или сомнения.

— Не будем отвлекаться от главного, — мягко сказал Григорьев, у него не было никакого желания спорить о Логинове. — Переговоры с представителем «Демаг» начнутся тотчас, как я вернусь в Москву, — продолжал он с деловитой суховатостью. — Вам предстоит курировать монтаж трех машин и найти общий язык с нашими конструкторами… Но главное — определить завод, на котором лучше всего начать сооружение трех, а то и четырех литейных машин, включая демаговскую…

Григорьев принялся излагать соображения, которыми следовало руководствоваться: литейным машинам понадобится три или четыре тысячи тонн стали в год, не ждать же модернизации этого завода. Надо в год решить проблему с литейными машинами. Нужен другой вновь строящийся завод. Довольно полумер!

Меркулов слушал с возраставшим изумлением: пружина развернулась с такой силой, что, пожалуй, конструкторам не удержаться на своей позиции — внедрить одну машину. Видимо, все уже согласовано во всех инстанциях и теперь Григорьева ничто не удержит.

Меркулов пытался обнаружить в лице Григорьева хоть что-то похожее на торжество. Нет! Григорьев смотрел на него своим «скучным» взглядом, не дававшим повода ни для выражения восторгов, ни для похвал дипломатическому таланту. Взгляд его, казалось, говорил: «Это, брат, дело, и его надо выполнять с трезвой головой и будничной энергией…»

И тотчас горькое чувство овладело Меркуловым: нет, ему никогда не удастся работать так, как Григорьев, охватывая мыслью сложнейшие проблемы. Дело Меркулова — это все-таки завод, производство. И чем скорее он уйдет на завод, тем лучше будет для всех.

— Борис Борисович, ответьте мне на один вопрос, — неожиданно раскрасневшись, сказал Меркулов, — вы знали, что происходит на этом заводе?

Григорьев опустил глаза, посидел молча и совершенно недвижимо.

— Знал, — наконец, произнес он.

— И не вмешивались?

— Цель вопроса? — холодно спросил Григорьев.

— Уж если мы перешли границы, как вы выразились, я хотел бы для самого себя уяснить ситуацию.

Григорьев помолчал, как бы вникая в смысл ответа.

— Я не мог рассчитывать на успех своего вмешательства, — заговорил Григорьев. — Крупнейший завод выполнял очень высокие и необходимые для хозяйства страны: обязательства, никто не дал бы в обиду директора, пошла бы бесконечная тяжба, у нас не хватило бы времени заниматься модернизацией других заводов. А советов Логинов слушать не хотел. Мог ли я все это кому-то объяснить? — Григорьев вопрошающе смотрел на Меркулова.

— Да… — неопределенно протянул Меркулов и подумал: «Но мне-то мог бы…»

— Вы не согласны со мной? — безжалостно спросил Григорьев.

— Я просто не знаю, что отвечать…

— И все же мне надо было действовать активнее, — неожиданно признался Григорьев, — в этом Андронов прав.

Меркулов ахнул в душе и на время потерял дар речи, такой самокритики от Григорьева он не ожидал.

Теперь, когда были обсуждены вопросы, интересовавшие Григорьева, можно было сообщить о содержании телефонного разговора с отцом, который состоялся сегодня утром. Весь день Меркулов не знал, как быть, говорить Григорьеву о том, что он узнал от отца, или не отвлекать его от важных заводских проблем: потом, в Москве, сам узнает… И все же под конец