— Дротик застрял глубоко, — сказал целитель. — Он у него в животе, слишком глубоко, чтобы вытащить. Всё, что он может сделать — отдохнуть прежде, чем он умрёт с голоду.

Райр почувствовал, как в нём нарастают гнев и разочарование. Он знал по опыту сражений, что, если стрела попала в цель, человека уже не спасти. Райр взял кувшин и начал пить. Густая жидкость растеклась по его телу. Тепло пронзило его до кончиков пальцев.

Целитель отвернулся; он выглядел разочарованным, словно его предали. "Пусть жаждет", — свирепо подумал Райр. Его рот был полон медового привкуса; свет искрился на медленных каплях мутной янтарной жидкости, вытекающей из кувшина. Приземистые дома и окружающие деревья, пыль и танцующий пепел, казалось, стали ближе и чётче, как если бы свет затвердел.

— Нам нужна комната, — крикнул Райр, останавливая расходящихся людей.

— У нас есть одна, — сказала девушка. Как и все остальные, она была одета в бесформенные лохмотья, почти побуревшие от времени и солнца; девушка была худая и сутулая, как будто из-за сильного ветра. Только следы молодости на её лице, напоминавшем изголодавшееся сердце, убедили Райра, что ей меньше двадцати лет. Она стояла рядом с человеком с каменным лицом, без сомнения, её отцом. Когда она посмотрела на Райра, он заметил тусклый блеск вожделения.

Их дом располагался на расстоянии двенадцати строений вверх по улице, точнее, по протоптанной дорожке. Каждый дом был окружён вдвое большим участком земли, высохшей до потрескавшейся корки, в которой торчали пучки травы и сорняков. Если не считать небольшой процессии, за которой Райр вёл своего коня, жаркие плоские, слепые улицы были пустынны.

Когда они подошли к дому, Райр отпустил заложника. Если ему нужно было защитить комнату, он мог сделать это без помех со стороны этого несчастного. Он прошёлся по дому, проклиная расшатанные доски, выбивая ставни из окон, чтобы впустить свет. Все комнаты выглядели одинаково: нары, спящий бог в углу, кувшин с вином, голые стены. Первая комната, в которую вела покосившаяся уличная дверь, выглядела совершенно пустой.

Райр выбрал четвёртую комнату, в которую можно было попасть только пройдя через все остальные. Она могла стать в своём роде ловушкой, но, по крайней мере, здесь имелась только одна дверь, которую можно было оборонять. Райр подозвал носильщиков, чтобы те уложили Глоуда, и жестом велел им выйти. Он накинул плащ Глоуда и свой собственный поверх бесчувственного друга и потребовал, чтобы ему принесли кровать. Райр привязал своего коня за окном и установил доски так, чтобы любая попытка проникнуть в дом через окно произвела бы шум.

Девушка, которую звали Йоси, а её отца — Валд, заглянула внутрь, пока Райр ел пищу из своей походной сумки. Когда она заглянула в комнату во второй раз, он протянул ей кусок сыра. Райр не видел в доме ни еды, ни тарелок. Но она покачала головой и вернулась в соседнюю комнату. "Ей не нужно думать, что она придёт ко мне ночью", — подумал Райр, беспокойно глядя на Глоуда. Позже, в сумерках, он услышал, как девушка посасывает вино из кувшина.

Темнота окутывала дома. Сухая земля дышала густым жаром. Райр сидел на кровати, прислонившись спиной к двери, и смотрел на статую бога в углу.

Из всего, что он видел в Хоуке, ему больше всего не нравилось это лицо. Оно выглядело так, словно росло из ствола: жирное и сонное. Под глазами оно имело опухоль, похожую на мочевой пузырь. Безвольно свисающие ветви выглядели непристойно, как будто бравировали своим бессилием. Этот бог символизировал сам городок Хоук. Райр не верил, что кто-то ночью может напасть на него. Он потягивал вино из кувшина, размышляя над противоречиями этого места. Перед ним безгубое лицо сонно погрузилось в объятия ночи.

Уже наступил полдень, когда Райр проснулся и обнаружил, что Глоуд умер. Выцветшие глаза его товарища смотрели на яркий солнечный свет. Его лицо было вялым, как тающий жир. На его щеках и под головой виднелись следы последнего кровавого кашля.

Не было никаких признаков дальнейшего насилия, никакого преступника, которому Райр мог бы отомстить; он мог только тупо злиться. Пот скапливался в листьях его доспехов; они казались тесными и липкими, он чувствовал себя замкнутым в себе, его эмоции были приглушены. Он напрягся, чтобы оплакать Глоуда. Но когда Райр взглянул на обмякшее лицо товарища, его печаль, казалось, притупилась.

Он схватил кувшин с вином. Наёмник Глоуд заслужил соответствующий траур. Райр хрипло рассмеялся, глядя на высохшую улицу. Иногда неосторожный прохожий смеялся над слезами наёмника и умирал за это; такие смерти были данью скорби. Райр надеялся, что кто-нибудь из Хоука осмелится посмеяться над умершим. Он продолжал пить вино из кувшина, который кто-то снова наполнил.

Райр всё ещё пытался впитать в себя горе, когда в соседней комнате послышались шаги. Появились Валд и ещё трое мужчин, настороженно вглядываясь; рядом с ними стояла Йоси. Валд втолкнул девушку в комнату. От близости Райра у неё перехватило дыхание, глаза расширились от благоговейного страха перед ним.

— Они пришли похоронить твоего друга, — объяснила она слишком громко и нервно.

В такую жару похороны должны быть быстрыми. Райр резко махнул рукой в сторону мужчин. Они подняли Глоуда, как тяжёлую доску, и поспешно вынесли его наружу; меч лежал у него на груди. Райр вышел за ними, глотая спиртное, чтобы ускорить траур. Йоси вернулась в дом.

Райр двинулся за носильщиками. Хаккту, им не терпелось покончить с похоронами! Пыль взмывала в воздух под их торопливыми ногами и оседала на людях, сидящих на корточках вдоль дороги. Все они были безучастны к происходящему, занимаясь своим делом — изготовлением стрел. Райр заметил, что это единственное занятие местных жителей. Торговец из Зизира сказал ему однажды, что Хоук славился мастерством своих резчиков.

Никто из них не взглянул на похоронную процессию. Райр почувствовал тупую ярость от их безразличия, тем более что оно, казалось, заразило его самого: он смотрел на Глоуда, на меч, вздрагивающий на груди друга, и ничего не чувствовал.

Город заражал его. Всюду он видел уныние и апатию: на выжженных улицах, в дряхлых домах, в резчиках, похожих на полые, дёргающиеся манекены, задрапированные мешковиной. Даже колодец, из которого черпали воду для тушения пожара, использовался как общая клоака. Однако когда-то, как сказал ему торговец, Хоук был станцией на торговом пути между побережьем и внутренними районами, пока его жители не стали угрюмыми и враждебными.

Должно быть, именно этот винный напиток вызывал у них апатию. Райр не видел здесь никакой другой еды