Шрифт:
Закладка:
Принцесса не двигается. Она смотрит за ворота, не слыша шороха шагов позади себя, ее мысли уже далеко отсюда. Долго смотреть на нее в статике тяжело – она и впрямь кажется не живым человеком, а игрушкой.
Старшая останавливается и нарочито покашливает, привлекая внимание.
Принцесса оборачивается, на фарфорово-бледном лице маска запуганной решимости. Передумает или нет – пока не ясно.
– Пошли, а то скоро твои наседки тебя хватятся, – говорит Старшая. Она не спрашивает, как Принцессе удалось уйти от девчонок. Раз ушла, значит удалось. Некогда выяснять подробности.
Старшая открывает ворота и некоторое время идет, не оборачиваясь. Про себя она считает до ста. Если на счет сто она не услышит приближающихся шагов Принцессы, то повернет назад и откажется ей помогать.
Шаги позади нее звучат на счет тридцать семь.
– Прости, – просит Принцесса. Голос у нее, как всегда, тихий, полный присущей ей застенчивости. – Я больше не отстану, обещаю. Просто… страшно выходить, когда не знаешь, куда придешь.
– Иди на три шага впереди, – холодно говорит Старшая.
– Разве мы не можем идти рядом?
– Делай, как я говорю, или пойдешь одна.
Принцесса опускает голову и обгоняет Старшую. Теперь она движется на три шага впереди нее. Первое время она не решается вновь заговаривать, затем все же нарушает молчание:
– А как далеко нужно идти? – спрашивает она.
– Пройдешь, сколько понадобится, – бросает Старшая ей в затылок.
– А ты?
– На три шага меньше.
Между ними вновь воцаряется тишина. Сырой холод леса назойливо проникает под подкладку куртки Старшей, и она ежится. Все ее существо рвется назад, и с каждым шагом внутри все туже затягивается узел страха. Грунтовая дорога кажется ей ужасно короткой, и она понимает, что дальше перестанет ощущать даже тот призрак безопасности, который сопровождает ее здесь.
Лес редеет, его протестующий шелест хлещет Старшую по спине плетью, и ей почти физически больно. Тянущаяся впереди пустынная трасса, кажется ей конвейером перерабатывающего завода: в конце мирно двигающейся ленты неминуемо ждут жернова, перемалывающие тебя в труху и не оставляющие ничего…
Старшая ахает и замирает, повинуясь страху.
Принцесса оборачивается.
– Что с тобой? – спрашивает она.
Старшая поднимает на нее взгляд и теряет дар речи. Фарфоровая кожа Принцессы приобретает мелкие изъяны, столь характерные для простых смертных: она уже не такая идеально гладкая, румянец не равномерен, а на лбу появляется красная точка созревающего прыщика. Подобные несовершенства могли бы вогнать в панику ту, кто живет одной лишь красотой, но Принцесса кажется прекраснее, чем была. В ее глазах появляется непривычная живость, движения выглядят энергичнее, голос набирает силу.
– Идем дальше, – через силу выдавливает Старшая. Она старается не думать о неприятном гудении в обеих ногах и начинает шагать шире, сильнее пружиня на пятках по асфальтовому полотну.
Принцесса бодро обгоняет Старшую и соблюдает условие, выставленное в начале пути. С каждым шагом страха в ней становится все меньше, и Старшая внимательно, очень внимательно следит за ее изменениями, чтобы понять, когда собственные ноги должны прирасти к дороге.
Шоссе пустует. Обманчивая пастораль окружающих пейзажей притихает, словно задерживая дыхание. Даже облака, плачущие мокрым снегом, кажутся замершими. По темно-серому полотну дороги не пробегает ни единого порыва ветра, в небе не пролетают птицы, на дороге не появляется ни животных, ни машин, ни случайных прохожих.
– Удивительное место, – выдыхает Принцесса и вдруг останавливается.
Старшая тоже замирает. Ей не нравится это путешествие, но еще больше не нравятся паузы в нем – она понятия не имеет, что они принесут и можно ли к этому подготовиться.
– Чего встала? – враждебно спрашивает она.
Принцесса поворачивается к ней.
– Я чувствую, что если сделаю еще пару шагов вперед, то исчезну.
– К своим голосам, – раздраженно кивает Старшая. – Как ты и хотела.
– Я… уже не уверена, что хочу к голосам.
Щеки Старшей вспыхивают румянцем, но почти сразу бледнеют. Она делает шаг назад, напрягаясь от клубящегося в ней нехорошего предчувствия.
– Вернешься в школу, будешь мучиться, как раньше, – предупреждает она Принцессу. – Назад дороги нет, я тебе говорила. И ты сама это прекрасно знаешь. В интернате тебе делать нечего. Хочешь опять стать для всех бездушной куклой?
Принцесса улыбается, и в ее улыбке мелькает необычайно много оттенков: печаль, снисхождение, горечь, благодарность. Никогда прежде ее лицу не удавалось справиться со столь сложной задачей.
– Ты одна всегда высказывала мне все, что думала. Для всех остальных я была кем-то вроде домашнего зверька, но не для тебя.
– Не обольщайся, – качает головой Старшая. – Для меня ты просто была никем, вот и весь секрет.
– Ты говоришь много обидных вещей, ты в курсе? – усмехается Принцесса.
– Меня это не волнует. Я никого не заставляю меня выслушивать.
– И что привлекло в тебе Спасателя? – Принцесса отводит взгляд, будто ее вопрос адресован пейзажу и серому небу. – Ты никогда не была с ним милой, не проявляла к нему нежности. Ты же даже не представляешь себе, как это делается.
Глаза Старшей становятся злыми.
– Это не твое дело, – цедит она. – Сделай одолжение, шагай уже дальше. Покончим с этим.
Принцесса продолжает улыбаться, и Старшей с каждой секундой все меньше нравится эта улыбка. И вдруг она серьезнеет. Тень наползает на ее лицо медленно, подтягивая за собой знания и целостность, которых Принцесса жаждала так долго.
– Ты должна была обо всем ему рассказать, – говорит она. Голос ее звучит непривычно низко, в нем даже ощущается угроза. – А ты бесстыдно ему врешь!
– Пошла к черту! – кричит Старшая.
Руки сами толкают Принцессу в грудь. Та ахает от неожиданности и хватается за первое попавшееся, чтобы сохранить равновесие. Ближайшей спасительной соломинкой оказываются рукава куртки Старшей, из груди которой рвется отчаянный перепуганный вопль:
– Отцепись от меня!
Принцесса удерживает равновесие и не отпускает куртку. В глазах – угроза, очнувшаяся от долгого сна, вырвавшаяся на свободу злость, обида и желание наказать ту, кто делает выбор за себя и других. Ту, кто не имеет на это никакого права.
Принцесса дергает рукава куртки Старшей на себя, не боясь использовать против нее свой вес: она ниже ростом, но телосложением плотнее, и теперь она не стесняется пользоваться
