Случайная мысль едва не заставляет меня подскочить. Что, если аппетит Холода можно держать под контролем, скармливая ему учеников мелкими порциями? Если так можно заставить его на время оставить интернат в покое? Это дикость, никто не спорит, но в этой дикости есть и расчет, который кому-то вполне может показаться здравым. Это холодный расчет. Военный расчет.

Мои руки непроизвольно сжимаются в кулаки, а из носа валит невидимый пар гнева. В этой школе есть только один человек, способный на подобное зверство. У него для этого есть все: Казарма, доступ в лазарет, покровительство Сверчка…

К концу урока, когда звонок освобождает нас от пламенной лекции Повстанца, я успеваю прокрутить свой жестокий алгоритм в голове несколько раз. Чем больше я об этом думаю, тем реалистичнее мне кажется эта страшная схема. Я поднимаюсь и направляюсь на поиски Старшей. Она должна узнать, что в интернате помимо нас – двух сумасшедших дежурных, разгуливающих по ночным коридорам, – есть предатель и диверсант.

***

– Это самый безумный бред, который я когда-либо слышала!

Старшая стоит со скрещенными на груди руками, лицо ее пылает от возмущения. На нашей поляне тихо, так что ее реплика, перебившая мою сумбурную теорию, становится настоящим набатом, вспугивающим ворон.

Слова Старшей задевают меня сильнее обычного. Даже хочется послать ее к черту и закончить этот разговор. Бесит, что она с такой яростью готова защищать Майора. Не уверен, что она так же рьяно бросилась бы защищать меня… хотя на меня сейчас никто не нападает, но гипотетически…

На ум сразу приходит ночное спасение Принцессы, и слова Старшей после того, что случилось. Она не была уверена, что смогла бы поступить, как я. От этого на душе становится еще противнее.

Чувствую, что внешне тоже мрачнею, но Старшая демонстративно этого не замечает.

– Да? – Через мой вопрос начинает просачиваться желчь. – А как ты тогда объяснишь, что исчезают именно эти люди?

– Какие? – закатывает глаза Старшая.

– Которых мы выручали!

– Пуделя мы, если ты не забыл, не выручали, – сурово обрубает меня Старшая. – Мы пришли к выводу, что это было бы бесполезно. И были правы. – Она видит мои ошалевшие глаза в ответ на столь черный цинизм, но даже не думает притормозить или поменять тактику. – Что? Мы уже это обсуждали, Холод все равно вернулся бы за ним. То, что с ним случилось, было неизбежно. Ты тоже это признал! Нечего теперь строить из себя невинность!

Она начинает кипятиться, и на этот раз я не в состоянии ее уравновешивать, потому что злюсь не меньше.

– Зачем ты тогда сама ходишь на эти дежурства, если тебе так наплевать?

– Мне не наплевать, – воинственно возражает Старшая. – Просто иногда не получается кому-то помочь. Если циклиться на каждом, можно съехать с катушек. Не получилось, значит не получилось. Отпусти и живи дальше.

– Как у тебя все просто! – ядовито бросаю я, отзеркаливая ее закрытую позу.

– Потому что я не усложняю там, где не надо, – кивает она. Как это ни дико, она даже не сомневается в своей правоте. – Чего ты теперь от меня хочешь?

Чтобы ты не защищала Майора, – звучит в моей голове полсекунды спустя.

– Не знаю! Чтобы ты перестала быть лицемеркой и не делала вид, что тебе не наплевать на людей, если на самом деле тебе все равно!

– Это я лицемерка? – Лицо Старшей вытягивается. – А уж не ты ли вдруг стал таким сочувствующим, когда твое геройство с Принцессой пошло насмарку? – Она ядовито ухмыляется. – Тебе проще обвинить Майора в том, что он скармливает учеников Холоду или любому другому монстру, и притянуть факты за нос, чем признать, что тебе просто обидно потерять свою воздыхательницу!

– Конечно, Майор у нас святой! – картинно тяну я. – Его ты полезешь защищать, даже если за ним придет Холод! Не задумаешься и не испугаешься.

Эти слова на Старшую действуют, но не так, как я хочу. Она не остужает пыл и не задумывается над моими словами, а краснеет от обиды и злости. До нее не доходит, почему я бешусь и что именно меня задевает. Впрочем, в этом горячем споре я и сам начинаю понемногу путаться и раздражаться в ответ на все разу.

– Заткнись! – отчаянно выкрикивает мне Старшая. – Ты ничего не понимаешь!

В ее словах много чувств, но будь я проклят, если сейчас поддамся на них! Она не собирается меня понимать, она сделала даже хуже, чем я предполагал – сказала, что я несу бред, и начала защищать Майора. Извини, Старшая, но после такого понимать тебя я тоже не намерен. Пусть тебя Майор понимает.

– Разве? А чем же ты занимаешься, если не защищаешь его? Даже сейчас, когда единственная опасность для него – моя теория…

– Твой бред – не теория! – восклицает Старшая.

– А твоя собачья преданность Майору граничит с фанатизмом!

По лицу Старшей пробегает тень уязвленной гордости.

– Для начала он не станет подставляться и не поведет себя как кретин!

– Ну конечно, дело в том, что я кретин! А не в том, что моей девушке не плевать только на Майора, а до всех остальных, включая меня, ей нет дела!

Я жду, что она начнет с тем же жаром отрицать мои слова, но она этого не делает.

Ну ясно.

Обычно я люблю свою правоту, но конкретно здесь очень рад был бы ошибиться. Мне хочется, чтобы Старшая начала возражать. Однако Майор ей действительно дорог, и она не отрицает, что полезла бы защищать его любой ценой. А еще он у нас умный, самоотверженный и по всем статьям молодец. Что до меня, то я – просто кретин и лицемер, который потерял воздыхательницу в лице Принцессы. Прекрасно!

– Все понятно, – холодно говорю я, разворачиваюсь и ухожу.

Мне становится противна наша секретная поляна, наши ночные дежурства и в особенности этот разговор. Хочется забыть его, вырезать из памяти и никогда не вспоминать. Злость подогревает меня, и я жалею, что не могу вырвать с корнем все воспоминания о Старшей, начиная с первой встречи.

Иду по территории, толком не разбирая дороги.

Мысль о причастности Майора к исчезновениям учеников где-то в глубине сознания против поли подвергается жесткой критике и не выдерживает ее, но я упрямо не хочу отпускать эту гипотезу. Откровенно говоря, мне хочется уличить этого типа хотя бы в чем-то, чтобы утереть Старшей нос.

***

Единственное, в чем мне удается найти отдушину,