Шрифт:
Закладка:
— Дай хозяина, — минуя приветствие, потребовал он.
Стив повернулся к камере и, опершись о барную стойку, уставился в глазок.
— Тебя ни на минуту нельзя оставить?
— Я тебя люблю, Стив.
— Трахаться хочешь?
— Угу.
— Иду, — вздохнул Шон и взглянул на бармена, пожимая плечами.
Тот давил в себе смех.
— Заткнись, а? Видишь, дело дрянь.
Юноша не сдержался и расхохотался.
— А кому сейчас легко? — выдохнул Шон, забирая со стойки чашку с кофе.
— Ну, да, — понимающе согласился бармен.
Отель клубного отдыха занимал достаточно обширную территорию. Бунгало располагались метрах в трехстах друг от друга и перемежались густой растительностью. Отдых действительно был рассчитан на уединение, и Рой уединенно заскучал. Прямо сразу. Как только вылез из автомобиля. Стив уже сильно пожалел, что не приделал к нему маячок, потому как Маккена сразу куда-то испарился. Учитывая то обстоятельство, что машина оставалась на месте, а вещи в чемодане, Шон предположил, что Рою надо так сказать адаптироваться. В принципе он был готов к тому, что тот не выдержит больше одного дня, но все же надеялся ошибиться. Телефон Маккены задребезжал на столе, и Стиву ничего не осталось, как положиться на собственное чутье в поисках друга.
Сочная трава, избалованная щедрым поливом, редела по направлению к воде. Цветущие кусты сменились обглоданными солнцем и солью древесными скелетами, завязшими в песке и увешанными хрупкой сухой тиной с украшениями из мертвых ракушек. Загорелый песок бледнел, кое-где разноображиваясь пестрыми кольцами, греющихся на солнце змей. И хотя было довольно рано, уже поднимался зной, осаждая воздух, и он становился тяжелым и вязким.
Одинокая неподвижная фигура Роя на берегу выглядела выброшенной приливом корягой. Он сидел, оперев локти о колени, и смотрел вдаль. Хризопраз водной глади нежно лелеял на поверхности радугу. Огромное полукольцо с сияющей солнечной точкой в середине напоминало древний магический символ, спроектированный неведомыми духами на водный покров. Жизненная лодка Маккены, еще неделю назад спорившая с водоворотами судьбы, вновь пересекла фарватер, вновь завязнув в тине у другого берега. Стив остановился, разглядывая друга и не решаясь нарушить его уединение.
Рой. Огромный многогранный мир, существующий по сложнейшим законам. Бурлящий внутри сосуда тела и выплескивающийся обжигающей лавой, а после вдруг остывающий и уходящий вглубь. Не подчиняющийся ни математическим, ни физическим законам. Отрицающий любые попытки определения цикличности процесса. Многослойный, смешивающийся и вновь разделяющийся на тончайшие пласты. Включающий всевозможные проявления колебаний человеческих чувств.
Стив подошел, путаясь в мыслях, с чего начать разговор, но Рой неожиданно произнес:
— Посмотри, какое чудо.
— Ты не хочешь его снять?
— Зачем? Иной художник проявил свой слайд, и я могу лишь восхищаться его мастерством. Гармония мира не предполагает суету. Бежать за камерой, чтобы украсть чужое полотно, а после поставить на него свой личный знак? Нет смысла. Если он захочет поделиться со мной авторскими правами, он проявит картинку еще раз, когда при мне будет фотоаппарат.
— Я искал тебя.
— Боишься, что сбегу? Не бойся. Мне некуда бежать. Да и незачем.
Стив сел рядом, но Рой даже не взглянул на него.
— С тобой все нормально? — недоверчиво поинтересовался Шон.
— Нормально будет, когда помру. Тебе не надо будет беспокоиться. Ты всегда сможешь найти меня там, где оставишь.
— Что ты задумал?
— Поверь, ничего. Ровным счетом ничего.
— Рой?
— И я тебя, Стив.
Они помолчали. Вместе. Каждый о своем и о чем-то общем.
— Давно хотел тебя спросить, — негромко начал Маккена. — Неужели я все еще так нужен тебе, что ты все это терпишь?
— Нужен, Рой. Ты часть моей жизни. Очень весомая. Знаешь, мы живем рядом с людьми, привыкаем, что они есть, перестаем замечать вероятность того, что их может не стать… Когда я потерял Джона Тревиса, я понял, что потерял часть жизни. То есть, вроде бы она и есть, но я не чувствую ее. Это как парализованная рука. В ней нет смысла. Она — просто бесполезная плеть. И знаешь, что остается? Остается ноющее чувство вины. Даже, если от тебя ничего не зависело, это не помогает. Остается чувство недоделанности, недосказанности. Когда мы теряем любимых людей, первыми уходят обиды. Они есть у каждого, но они перестают что-либо значить, и приходит опустошение. Лишь потеряв, начинаешь понимать, сколько места в твоей душе, сердце и жизни занимал человек. И, наверное, все согласились бы и дальше что-то терпеть и скорее сломать себя, если бы только была возможность все обернуть вспять. Что бы ты не делал, я не готов потерять тебя. Я понимаю, что сейчас немногое зависит от меня, но я готов биться за тебя столько, сколько смогу.
— А где же твой знаменитый принцип параллельного существования?
— Чушь собачья!Он не работает в данном случае, и он в той же заднице, что и твой принцип абсолютной свободы. Мы можем одурачить весь мир, но и ты, и я знаем, что нам обоим не удастся одурачить самих себя.
Рой не ответил, лишь повернулся и посмотрел на Стива. Такое родное, знакомое лицо. Взгляд. Голос. Маккена вдруг испытал страх. Он прокатился валом сквозь все его тело, покарябал и ушел, оставив свое ощущение. Он давно входил в жизнь Шона, открывая дверь ногой, устраивал в ней хаос, принося кучи грязи, и уходил, наступая на разбитые черепки, и никогда… никогда Стив не просил стучаться. Не требовал возмещения ущерба. Он молча убирал обломки, так ни разу и не сменив замка.
— Я постараюсь, — прошептал Рой, смыкая круг объятий.
— Как тебе сказал Энди? Не стоит этого делать?
— Да.
— Не стоит этого делать, Рой. Останься собой. Я, пожалуй, еще в состоянии выдерживать тебя. Я справляюсь, даже когда ты наваливаешься цунами без объявления штормового предупреждения.
— Должно быть, тебе будет проще, — лукаво произнес Маккена, заваливая Стива на спину, — если я его все-таки объявлю.
— Успеешь?
— Кажется, нет.
Утро толкало бедрами ночь. Ему не терпелось расправиться, выплеснув краски из волшебной коробки. Теплый, мягкий воздушный шлейф покрывал свежую палитру, чтобы высушить влажные мазки. Оставалось добавить россыпи звуков и запахов, чтобы картина нового дня заиграла всеми переливами замысла. Рой оторвался от губ Стива и завис над ним неподвижным утесом.
— Жив?
— Не уверен, но, по-моему, да.
— Им было проще.
— Кому?
— Ну, этим рыбакам на картине русского художника. Как его там? А, неважно.
— Каким рыбакам?
— Тем, что плавают посреди шторма на каком-то бревне или мачте. Не помню. Какой там был вал?
— Девятый.
— Ты тоже, по ходу дела, выдержал не меньше.
— Бревно надежное было, да и волны утихали. А к тому же я опытный мореход. Поворачиваюсь к волне либо носом, либо кормой. Трясет, но хоть не ломает пополам.
Маккена улыбнулся.
— Так ты все еще согласен меня терпеть?
— Обещаю подумать, если слезешь с меня. Да-а-а, судно потрепано. Боюсь, не избежать капитального ремонта.
— Тогда я заправлю его трюмы экзотической едой, смажу узлы массажем и после покрою стойким лаком поцелуев. Отдыхай. Пойду, нарою что-нибудь на завтрак.
— И ты еще можешь шевелиться?
— Как видишь! Я вполне бодрый. Еще пара цунами?
— О, нет! Пожалуй, предпочту штиль. Господи, как он только тебя выдерживал?
— Сам не знаю, — с грустинкой признался Рой.
Маккена позвонил на ресепшен, распорядился насчет завтрака и добавил почти шепотом: «И еще цветов. Много». Он ждал официанта в шезлонге, поглядывая в раскрытое окно. Бунгало просматривался насквозь, но внутри не было никакого движения. Рой улыбался, вспоминая лицо Стива. Он тоже не готов терять. Шона слишком много внутри него. Попробуй удалить, и ветер обгрызет бесполезные останки. И я тебя, Стив. Кофе с сахаром. Смешано и уже не разделить. Рой подумал, что без них он так, вода, да и только. Крепость кофейных зерен Шона и сладость патоки Энди делала весь этот сбор необычной смесью. Редкой. Терпкой. Со своим особым, неповторимым вкусом.
Рой вошел в комнату с подносом. Сыр на гриле с гарниром из жаренных во фритюре кусочков ананаса и папайи с острым медовым соусом. Золотистые тонкие гренки. Клубника со взбитыми сливками. Чайник-термос с кофе и разноцветные кусочки фруктового сахара…
Стив спал на боку, закопавшись лицом в согнутую руку и подтянув к груди одно колено. Он все еще красив. Чуть проступают расслабленные мышцы, соблазнительные ямочки на плечах, наполненные солнечной любовью волосы… Дышит грудью. Не животом, как он сам.
