— О нём самом. И не только.

Священник прошествовал к панораме под стеклом, изображающей диспозицию войск накануне сражения.

— Вот тут всё и произошло, — ткнул он пальцем в стекло. — Как говорит летопись: «На Чудском озере, у урочища Узмень, у Вороньего камня». Тут Александр Невский с дружиной наголову разгромил войско тевтонских рыцарей, до этого считавшихся непобедимыми и наводившими страх на всю Европу.

— Так уж и разгромил, — поморщился Готтлиб. — Какое там войско? Рыцарей было мало, погибли единицы…

— Ты мне эти новомодные штучки брось! — в негодовании загремел отец Леонид. — Сеча была знатная! О том монахами в летописях сказано. Немцам надавали тумаков по самые… шлемы! Это они потом, когда сопли утёрли, понаписывали везде, что ерундовое вышло сражение, пустяшное. От стыда и злости. Неподалёку, говорят, скоро знаете, какой монумент Александру Невскому с дружиной грянут? Ого-го! Чтоб ни у кого сомнений в величии битвы не было!

— Хорошо, может, на озере и большое сражение состоялось, только всё равно не сравнить его с Грюнвальдской битвой, — не унимался Готтлиб. — Там действительно ордену досталось. Выжил, но от потрясения не оправился.

— Вот! — Отец Леонид поднял указательный палец, словно вспомнив о чём-то. — Есть у нас тут кое-что и от Грюнвальдской битвы.

— Правда? — Готтлиб напрягся от волнения и стиснул Машину руку. — Что именно?

— Сюда взгляните. — Священник подвёл их к стеллажу, где под стеклом, в ярком свете ламп лежала начищенная до блеска труба. — Если верить преданию, принадлежала какому-то начальнику из Тевтонского ордена, а после сражения стала трофеем победителей.

— Что это? — спросила Маша.

— Одна из тех труб, которыми сзывались войска под знамёна на поле битвы, — пояснил Готтлиб, не скрывая своего разочарования. — Но только не настоящая. Со времени битвы прошло более шестисот лет. А она сверкает, как новенькая — сразу видно подделку.

— Никакая это не подделка! — насупился отец Леонид. — А то, что сверкает — так это чудо, коему все удивляются уже не одну сотню лет. С трубой этой связана целая легенда. Хотите — расскажу.

— Конечно, хотим. — Маша укоризненно посмотрела на тяжело вздохнувшего Готтлиба. — Разве тебе не интересно?

— Очень. — Он улыбнулся с иронией. — Я вообще люблю легенды и сказки. Но вещи монахини Евдокии меня интересуют гораздо больше.

— Будут тебе вещи, — пророкотал священник. — Муж какой у тебя нетерпеливый, Мария. Где такого сыскала?

— Сказать — не поверите, — усмехнулась Маша.

— Меня удивить чем-то трудно. — Отец Леонид расположился на стоящем под окошком стуле. — За свою жизнь каких только историй на исповедях не наслушался. Так вот, о трубе. Легенда эта связана с храмом Архангела Михаила, с тем самым, что в Кобыльем Городище. Спустя не один десяток лет псковичи решили увековечить память о битве с немцами на Чудском озере. В 1462 году псковское вече постановило воздвигнуть в Кобыльем Городище деревянную крепость и церковь Архангела Михаила. Наняли мастеров, выделили деньги, и закипела работа. В разгар строительства в Псков из дальних краёв, аж из Киево-Печерского монастыря, явился старец. Лет ему было на вид под сто, но при этом он отличался крепостью тела и живостью ума. Псковичи приняли его хорошо и были весьма удивлены, когда он заявил, что пришёл сюда по велению самого Архангела Михаила, наказавшего ему принести в дар строящейся церкви вот эту самую трубу. Старец поведал, что раздобыл её у одного знатного военачальника немецкого ордена, погибшего во время Грюнвальдской битвы, потому как являлся участником этого сражения. И якобы место этой трубе теперь здесь, где произошла решающая битва добра со злом, и сам Архангел встанет на защиту строящегося храма от набегов немецких рыцарей и прочих супостатов и сохранит его целым и невредимым во веки веков. Вот такая легенда дошла к нам от предков, — закончил отец Леонид.

— И кто был тот старец? — спросила Маша.

— В летописях не указано имени, но есть все основания предполагать, что приходил тогда в Псков сам преподобный Феодосий Острожский, ныне почивающий в Дальних пещерах Киево-Печерской обители. — Священник перекрестился. — Феодосием он стал на склоне лет, приняв монашеский постриг, а до этого был известен как храбрый воин и защитник православия — князь Фёдор Данилович. Своим мужеством он снискал уважение у двух известных личностей того времени — короля польского Владислава Ягайла и Великого князя Литовского Витовта, несмотря на то что часто шёл им наперекор, отстаивая веру греческую в западных русских землях. Вместе со своим личным отрядом Фёдор Данилович принимал участие в разгроме Тевтонского ордена под Грюнвальдом. Потому, думается, что он и был тем самым старцем, явившимся к псковичам и принёсшим в дар трубу. До того как открылся музей, она хранилась в церкви, и надо заметить, что храм ни разу не подвергся разрушениям, несмотря на постоянные вторжения в псковские земли в средние века и кровопролитные войны прошлого столетия. Удивительно также то, что никто и никогда не начищал трубу, а она сияет, как новенькая.

— Приношу извинения за выраженный ранее скепсис, — проговорил Готтлиб, внимательно разглядывая экспонат сквозь стекло. — Легенда действительно заслуживает внимания.

— А я о чём? Где б вы такую историю услышали? — Отец Леонид поднялся со стула. — Есть ещё одна странность. Никому ни разу не удалось из этой трубы извлечь хоть какой-то звук. Сохранились следы воска, коим был когда-то запечатан мундштук, но его давно счистили. Приезжали к нам и профессиональные трубачи, и реконструкторы — в трубу дули, чуть кишки не надорвали, а всё впустую.

— А что это за символы на поверхности? — спросил Готтлиб.

— Кто б знал? — пожал плечами отец Леонид. — Одни утверждают, что обычное украшение, узор на металле, другие говорят, что это зашифрованное послание тевтонцев, а некоторые считают, что это знаки самого Архистратига Михаила. Годами ведутся споры между приверженцами разных версий, но убедить друг друга в собственной правоте им не удаётся из-за отсутствия доказательств. Ну да ладно, трубу я вам чудесную показал, а вот и Евангелие Евдокии.

Священник подвёл Машу с Готтлибом к очередной стеклянной витрине. Там, среди серебряных украшений, лежала старая книга в тёмном переплёте.

— Можно взглянуть поближе? — спросил Готтлиб.

— Чего ж нельзя, коль я сам её сюда