— Спасибо за сравнение, — пробормотал Готтлиб и следом за Машей пошёл по мосту.

Над серединой реки они остановились полюбоваться открывшимся шикарным видом.

— Ещё одна церковь? — удивился Готтлиб, глядя на возвышающийся невдалеке, на другом берегу реки, храм, обнесённый забором.

— Это и есть женский монастырь, в котором нам предстоит встретиться с женщиной по имени Раиса Макаровна, — пояснила Маша и огляделась. — Знаешь, в этом месте так остро чувствуется дыхание средневековья, словно оказалась внутри книги о временах великих князей. Сейчас зазвонят колокола, и через площадь поскачет верховой отряд витязей в кольчужных доспехах с мечами и копьями в руках. — Она улыбнулась. — Но мне нравится такая иллюзия.

Они прошли по мосту и подошли к храму.

— Церковь Святого Николая. Год постройки 1543. Ого! — воскликнула Маша, прочитав надпись на табличке, висящей на стене. — Теперь понятно, почему мне витязи мерещатся.

— Давай зайдём? — предложил Готтлиб, с любопытством заглядывая в раскрытые двери.

— А разве тебе можно? Ты же другой веры, — удивилась Маша.

— Я посмотреть хочу. Такая старая… И тёплая. — Он провёл рукой по белой стене.

Они зашли в храм, и рыцарь в нерешительности остановился у самого входа да так и остался там стоять, пока Маша разглядывала внутреннее убранство. Она невольно улыбнулась, почувствовав себя как дома. Совсем иначе, чем это было в Мариенбургском костёле среди высоких каменных стен. Здесь царили тишина и умиротворение. В золочёных подсвечниках догорали несколько свечей, в воздухе еле уловимо чувствовался запах ладана. Прихожан не было, лишь две служительницы о чём-то тихо переговаривались в углу церковной лавки. Маша постояла, всматриваясь в лики святых, вздохнула и пошла к выходу. Готтлиб уже ждал её на улице.

— Необыкновенное место, — заметил он. — С виду простое, даже простодушное, я бы сказал, а во всём чувствуется внутренняя сила, корнями уходящая в землю и закалённая веками.

— Как точно ты выразил мои собственные мысли. — Маша взяла рыцаря под руку.

Они снова прошлись по цепному мосту, сели в машину и отправились к монастырю. Учитывая, что он женский, решено было, что встречаться с монахиней гораздо уместнее Маше. Готтлибу оставалось лишь ожидать её возвращения.

Маша нерешительно подошла к высокому белому забору, границей отделившему людей, живущих обычной мирской жизнью, от тех, кто решил оставить ненужную суету и посвятить свою жизнь Всевышнему. Она никогда не была раньше в монастырях, а его обитательниц представляла суровыми, в чёрных одеяниях женщинами со скорбно сжатыми губами и взглядом, устремлённым вдаль. Маша не имела понятия, каким должно быть горе, или тоскливое одиночество, или глубокие внутренние убеждения, чтобы отказаться от привычной жизни и спрятаться за этим высоким забором на маленьком тихом островке посреди бушующего житейского океана. Поэтому ей было немного страшно, когда она вошла на территорию через кованые ворота, украшенные крестами. Дорожка вела к большому, видно, что недавно отстроенному храму с огромным золотым куполом и тоненькой башенкой колокольни, взметнувшейся к небу. Дверь храма оказалась закрыта, и Маша растерянно оглянулась. Рядом с величественной постройкой уютно примостилась маленькая деревянная церквушка, больше похожая на деревенский сруб, и женщина направилась к ней. Прямо в дверях она столкнулась с монахиней, держащей в руках короб со свечами.

— Ой, здравствуйте, — поздоровалась Маша.

— Спаси, Господи, — произнесла женщина, быстрым взглядом окинула её и сказала: — Я уже закрываю. Вы что-то хотели? Записочки подать или свечки поставить?

— Нет, спасибо. Я по другому вопросу.

— Какому?

— Я ищу одну женщину. — Маша с удивлением обнаружила, что монахиня совсем молодая, лет сорока, с симпатичным приветливым лицом, покрытым веснушками. — Она ушла несколько лет назад сюда, в монастырь. Её зовут Раиса Макаровна.

— А зачем вы её разыскиваете?

Монахиня заперла дверь и медленно пошла по дорожке в сторону длинного двухэтажного здания, выкрашенного в бледно-зелёный цвет. Маша последовала за ней. В памяти всплыло, как здорово Готтлиб сочинял про своего предка в резиденции ордена, и она решила тоже воспользоваться невинной ложью.

— Понимаете, они с мужем очень помогли моим родителем. Давно, ещё в Литве. У родителей отблагодарить её не сложилось, вот я и приехала, так сказать, отдать запоздалый долг. А тут выяснилось, что она всех близких похоронила и в монастырь ушла.

— Так вы к ней с хорошим делом?

— Да, поблагодарить хочу, — кивнула Маша. — Можно с ней встретиться?

— Без благословения матушки игуменьи ничего сказать не могу. Вам бы лучше с ней поговорить, — ответила монахиня, подходя к зданию. — Она сейчас в сестринском корпусе отдыхает. Я ей сообщу о вас, а вы покуда погуляйте здесь, осмотритесь.

— Хорошо, — согласилась Маша, и монахиня скрылась за входной дверью.

Ждать пришлось недолго. Маша успела лишь походить вокруг живописной часовенки, возведённой над колодцем, как из сестринского корпуса вышла невысокая женщина в длинных чёрных одеждах и направилась к ней. На вид ей можно было дать лет сорок или семьдесят — так неопределённо выглядело обрамлённое чёрной тканью лицо. Светлые большие глаза бесстрастно смотрели на Машу.

— Что ж ты, милая, в джинсах и с непокрытой головой в Божью обитель пришла? Некрещёная, что ли? — строго спросила монахиня, подойдя к ней.

— Простите, — женщина покраснела. — Не подумала. Я ведь не в церковь, а человека найти. А вообще-то крещёная.

— Вообще-то, — повторила с сарказмом за ней монахиня. — Сколько вас таких, «вообще-то». Ладно, не обижайся, — она неожиданно улыбнулась. — Должен же кто-то наставления делать. Спаси, Господи. Я игуменья этого монастыря, матушка Руфина. А ты сестру Евдокию разыскиваешь?

— Сестру Евдокию? — удивилась Маша. — Нет, Раису Макаровну.

— Исчезла Раиса Макаровна, как только постриг приняла, — пояснила игуменья. — Появилась сестра Евдокия.

— Я не знала. Так можно с ней увидеться?

— Да уж лет пять, как преставилась раба Божья.

— Как преставилась⁈ — воскликнула Маша. — Умерла⁈

— А что ж удивительного? Господь всех к себе призовёт рано или поздно. А сестра Евдокия прожила немало. Хорошая была женщина, упокой, Господи, её душу, — вздохнула игуменья и перекрестилась. — Как начали обитель восстанавливать, так она одна из первых помогать вызвалась, вроде знала, что пристанище себе готовит. Жизнь-то её не баловала. Она родом отсюда, из Острова была. В молодости в Литву уехала, там замуж вышла. Сыночка во