соборе, ограничиваясь сведениями, которые и без него известны. А главное в тех своих частях, где Геласий рассказывает историю собора иначе, подробнее, чем как излагается она у церковных историков и современников, сам он, Геласий, требует подтверждения для своей правоты со стороны писателей современных собору. Прежде чем утверждаться на авторитете Геласия, следует наперед подпереть самый этот авторитет, чего никто сделать не в состоянии.

2) Что собор оставил нам больше деяний, чем сколько нам известно, автор подтверждает это тем, что собор Никейский продолжался очень долго. Откуда знает это автор? Правда существует сказание одного древнего анонимного писателя, утверждающего, что собор продолжался три года и три месяца, но если это имеет в виду автор, то разве он не знает, что это басня!

3) Дальнейшим доказательством для автора в его предположении о большем числе актов, оставшихся от собора, чем какое известно нам, служат некоторые древние свидетельства о том, что правил собора было составлено больше 20, какие мы имеем. Но ссылка его на эти древние свидетельства не имеет значения. Совершено справедливо, что Руфин насчитывает не 20, а 22 правила Никейского собора. Но разве автор не знает, отчего это случилось? Руфин при изложении правил Никейского собора разделил два правила-именно: 6 и 8, на два правила; вот у него и вышло 22! Столь же неудовлетворительна ссылка автора на свидетельство Афанасия (приведено нами выше). Дело в том, что послание Афанасия к Марку и ответ последнего первому считаются сочинениями подложными.

4) Странным представляется, если действительно когда-либо существовали подробные акты Никейского собора, куда могли они деваться? Автор для разрешения этого трудного вопроса прибегает к очень наивному предположению, что де еретики, ариане, по злобе на Никейский собор, постарались уничтожить эти акты. Положим; но если ариане старались об уничтожении актов, то разве православные не постарались бы сохранить такой важный церковно-исторический документ. Ведь не в одном же экземпляре существовали эти акты, так что ариане за раз уничтожили их. Да и церковь не обличала ариан в подобном преступлении.

Обращаемся к рассмотрению самого текста актов Никейского собора, публикуемых нашим автором, и посмотрим: могут ли они сами подтвердить свое происхождение от собора Никейского?

5) В догматической части этих актов так называемые анафематизмы собора проклинают не только Ария, но и еретика Фотина, и мнения Аполлинария (хотя последний здесь и не называется по имени). Но всем известно, что ереси Фотина и Аполлинария, как явившиеся после Никейского собора, не могли быть предметом осуждения на I Вселенском соборе.

Моральные правила (гномы), как они представляются в тексте коптском, не могли произойти от собора Никейского.

6) Большинство их дышит сильнейшим аскетизмом. Возьмите, например, наставления в них деве (которая здесь даже прямо называется монахиней, как скоро дева хочет проводить жизнь девственную). Эти правила могли возникнуть в таком обществе, где идеи монашеские были преобладающими, господствующими. Никейский же собор не состоял из лиц с утрированным аскетизмом. Это видно из того, как мало расположен был этот собор утвердить безбрачие даже для священников н епископов, и из того, что епископы этого собора охотно принимали участие и в торжественных пиршествах, какими выражал свою приязнь к ним Константин Великий. Правила эти могли явиться только в Египте, где с давних пор дух монашеский пропитал церковную атмосферу.

7) Моральные правила состоят из таких общих и неопределенных предписаний, что становится совершенно непонятным: зачем собору нужно было составлять их? Соборы Вселенские всегда собирались для того, чтобы удовлетворить важным современным потребностям, а поэтому их правила носят всегда отпечаток этих современных потребностей. Ничего подобного нельзя сказать о правилах коптских. Часто они суть ни больше, ни меньше, как изречения Св. Писания, переданные пли точно, или в виде парафраза. К чему собору было заниматься такой хрестоматией? Правила, несомненно принадлежащие собору Никейскому, не представляют ничего аналогического с правилами коптскими.

8) Некоторые моральные правила решительно не могут быть приписаны собору по своей тривиальности, по своей оскорбительной для нравственного чувства человеческого неприкровенности. Автор сам, не счел удобным перевести таковые на язык французский и передает их на языке менее популярном — латинском. Например, собор изрекает: «как земледелец не сеет зерна на каменья, ita nullus homo sapiens fundet semen suum ad meretrices, non enim germinaret ei, aut si forsan germinaret ad maledictionem esset. Quid pretiosius semine hominis? Quid inter cuncta semina? Insano semen contemptum»…

Хотя впоследствии автор дал более подробные и обстоятельные разъяснения вопроса о происхождении открытых им актов Никейского собора, однако и здесь ничего нового автор не сказал в защиту высокой церковно-исторической важности открытых им документов.

Константинопольский собор 448 года против Евтихия

(Рассказ — на основании актов IV — го Вселенского).

Условия появления монофизитского учения. — Личность Евтихия. — Собор Константинопольский 448 года: епископ Евсевий и архиепископ Флавиан; — первый, второй и третий вызов Евтихия; — розыски; — суд над Евтихием. — Признаки грядущих смут в Церкви.

Первые следы монофизитства можно находить в истории церковной вскоре после собора ПИ Вселенского. Еще при жизни св. Кирилла Александрийского († 444 г.), главного деятеля на соборе III Вселенском, уже встречались люди с монофизитским образом воззрения. Борьба с несторианством в Церкви была борьбой с одним из утонченнейших догматических лжеучений. Эту борьбу не все могли вести с одинаковым уменьем и успехом. Недостаточно было одной ревности к вере, но требовалось и самое глубокое понимание веры; как скоро такого соединения ревности с просвещённою верою не находилось у кого-либо, грозила опасность в борьбе с лжеучением впасть в новое лжеучение. Так и было с некоторыми, хотя и ревностными, но нерассудительными борцами против несторианства. Они знали, что несторианство — ересь, и что Кирилл Александрийский есть лучший выразитель православного учения вопреки этой ереси, но к сожалению, не совсем хорошо понимали учение этого последнего. Кирилл вскоре после низвержения несторианства жаловался, что появились люди, которые искажали и перетолковывали его учение. Эти-то люди и были более ранними монофизитами, зерном дальнейшего монофизитства. Кирилл при одном случае о таких говорил: «да заградятся уста тем, которые проповедуют или тождество, или слияние или смешение Слова Божия с плотью; потому что есть люди, которые распространяют слухи в народе, будто бы я подобным образом и думаю, и учу; тогда как наоборот: я даже сумасбродными считаю подобных лиц» (Деян. Всел. Соб. т. III, стр. 224[228]). Другие приписывали еще более странные мысли Кириллу. Так он говорит: «я узнал, что некоторые из тех, которые привыкли пустословить, жужжат подобно полевым осам и распространяют обо мне нелепые слухи, будто я