– И как много он знает?

– Я же сказал – все: и о матери, и о том, что произошло в вашем доме много лет назад.

– Ну и чего же вы хотите от меня? – вяло поинтересовался художник: казалось, он внезапно потерял интерес к происходящему, и взгляд его стал отрешенным.

– А она в курсе? – продолжал Лапиков, не слишком вежливо тыча толстым пальцем в Наташу.

– В курсе чего? – пискнула она.

– Что Анатолий Лапиков и брат Виктора Арбенина Олег – один и тот же человек, – пояснила женщина-детектив.

У Наташи, наверное, был совершенно глупый вид, но ей сейчас некогда было об этом размышлять.

– Витя, – пробормотала она, – о чем это они говорят, не пойму? Анатолий…

– …мой брат, Олег, – устало произнес художник, садясь на поручень дивана. – Я же говорил тебе, что его усыновили.

– Да, но ты еще говорил, что не пытался наладить с ним контакт! – воскликнула Наташа.

– Правда, – подтвердила жена Лапикова, – не пытался. Это мы виноваты, ведь, переехав, мы не оставили нового адреса…

– Вы ничего не знаете! – неожиданно резко перебил ее Виктор. – Мне известно, где вы живете, где учится Ол… Анатолий – этого достаточно. Я не имел намерения вторгаться в его жизнь, но потом его пытались похитить, и я решил, что нужно присмотреть за братом. Я нанял женщину из охранного агентства, и она постоянно следовала за Анатолием, куда бы он ни пошел.

– Так это ваш агент! – воскликнула сыщица. – А я-то все голову ломала… Но вы сказали, что наняли только одну женщину. А кто же вторая?

– Я ничего не знаю о второй. Была только одна молодая женщина, которая могла, не вызывая подозрений, смешиваться с толпой студентов.

– За вашей семьей, Иван Романович, следили трое, – пояснила Синявская, обращаясь к Лапикову. – Один, как мы теперь знаем, от Светлогорова, другой, получается, от Виктора, но кто третий?

– Сейчас это не имеет значения, – сказал адвокат. – Меня лично интересует другое: следователь по делу Туманова сказал, что отпустил вас из-за алиби, которое вы якобы имеете на день убийства. Так вот, учитывая обстоятельства, мне хотелось бы знать, где вы провели вчерашний день. Фисуненко сказал какую-то глупость про кладбище, и мы ничего не поняли! Возможно, нам с вами еще не раз придется встретиться с майором, и я, как ваш адвокат, должен избрать линию защиты. Для этого я должен владеть информацией. Вы меня понимаете?

– Я понимаю, – ответил художник. – Но не думаю, что вам нужно беспокоиться: я не имею отношения к гибели Ипполита Туманова, и мою причастность к ней не сможет доказать ни майор Фисуненко, ни любой другой следователь.

– Но скажи же, черт тебя дери, где ты был! – не выдержала Наташа. – Что за дурацкие секреты!

– Майор вам сказал чистую правду: я почти весь день провел на кладбище, в Толмачево – есть такой маленький городок под Питером… Помните дядю Пашу, Иван Романович?

– Дядю Пашу?

На лице Лапикова появилось выражение напряженного раздумья, словно он изо всех сил напрягал память. За него ответила Ольга Анатольевна:

– Дядя Паша, если не ошибаюсь, работал завхозом в вашем детском доме? Это ведь он нашел вас с Толиком в новогоднюю ночь?

В глазах Виктора Наташа прочла уважение к этой маленькой чуткой женщине, которая запоминала все, что важно не только для нее, но и для других людей. У ее мужа не было и десятой доли этого достоинства!

– Верно, – кивнул Виктор. – Дядя Паша был больше чем просто завхозом – настоящим хранителем детдома. Дети шли жаловаться к нему, а не к директрисе, если с ними происходило что-то плохое. Она, конечно, хорошая женщина, но душевностью дяди Паши, к сожалению, не обладает.

– Ну, как же, как же! – воскликнул вдруг Иван Романович. – Я вспомнил его – занятная личность! И что, он до сих пор служит? Ему ведь, должно быть, уже лет восемьдесят!

– Нет, – покачал головой Виктор, – больше не служит. Он умер, и вчера мы его похоронили. Директриса позвонила накануне, и я не успел никого предупредить, а потом… потом как-то не до того было.

– Ну слава богу! – всплеснула руками Ольга Анатольевна. – Толя, конечно, виноват перед тобой: ему не стоило идти к следователю после разговора с Наташей, но…

– Бросьте! – прервал женщину Виктор. – Давайте забудем и продолжим жить каждый своей жизнью – все равно уже ничего не исправишь…

После ухода делегации Виктор прилег на диван. Выглядел он плохо, и Наташа поняла, что в присутствии гостей художник держался из последних сил.

– Знаешь, он был хорошим человеком, – тихо сказал он, и Наташа поняла, что речь о покойном дяде Паше. – Он сидел, причем по серьезным статьям… Директриса дала ему работу, хотя с послужным списком дяди Паши ему вообще не грозило куда-нибудь устроится. И знаешь, он ценил ее доверие! Наверное, дядя Паша немало натворил в прошлой жизни, но он изменился. Ты веришь, что люди меняются?

Наташа не ответила.

– Может, и Ипполит Туманов изменился, как считаешь? – продолжал Виктор. – Одна ошибка в прошлом… А?

Девушка задумалась. Режиссер был с ней вежлив и терпелив, хотя она выглядела деревянной куклой в своих тщетных попытках что-то сыграть. Так что она не могла сказать плохого об Ипполите Туманове: не знай она о его прошлом со слов Арбенина, ни за что не подумала бы, что в его биографии присутствовала столь постыдная страница! Да, он занимался съемками детского порно, но это было очень давно и вряд ли он этим гордился… С тех пор, кажется, режиссер ничем себя не запятнал.

– Ты простил Ипполита? – спросила Наташа.

– Нет, – покачал головой Виктор. – Но я не желал ему такой смерти…

Он закрыл глаза и затих. Наташа посидела еще какое-то время, а потом решила прибраться на журнальном столике: Регина оставила на нем кучу фантиков от шоколадных конфет, которые поедала, запивая коньяком, в попытке снять стресс, а под ними лежали в беспорядке какие-то наброски Виктора – нельзя, чтобы они испачкались! Девушка собрала фольгу, выбросила ее в мусорное ведро и принялась складывать наброски в стопку. Среди них ей попался сложенный вчетверо листок бумаги, оказавшийся не рисунком, а письмом, написанным неровным, но довольно разборчивым почерком.

«Привет, Витек!

Мы давно не видались, но ты хоть звонишь иногда, и это – тоже хорошо, потому что мне редко звонят. Не мне тебя учить, парень, ведь в моей жизни мало примеров для подражания, и все же я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Когда я откинулся в последний раз, решил: все, завязываю! Долго метался, искал, к чему руки приложить, но никто не верил