в мое исправление: очень трудно доказать всем, что ты уже не тот, что раньше, но труднее всего – убедить в этом самого себя. Если бы Вероника Петровна, святая душа, не предложила мне почти тридцать лет назад место завхоза, наверное, я вернулся бы на нары и так и помер бы там… Я в последнее время часто думаю: может, это бог послал мне ее в самый отчаянный момент? Ты не подумай, я не из тех, кто, едва оказавшись на киче, хватается за Евангелие, просто к старости начинаешь искать оправдание смерти – страшно, понимаешь? Я в том смысле, что – ну если ТАМ никого нет… Сдал я что-то в последнее время – может, устал? Хотелось бы еще разок увидеться с тобой, перед тем как выяснить, есть бог или нет его. Но, видать, не судьба. Я в жизни много накуролесил – даже рассказывать не хочу: тебе бы это не понравилось! Но за все, что натворил, я свое отсидел – ответил, так сказать. Не знаю, как перед людьми, но перед законом – сполна! Как считаешь, если часть жизни прошла нехорошо, так и исправить ничего нельзя? Знаю, что и твоя житуха была не сахар: и обижали тебя, и предавали, но это все – суета… Береги тех, кто тебя любит, а тех, кто плохо с тобой обошелся, забудь! Ты вот думаешь, я старый и многого не понимаю, но я желаю тебе только самого лучшего. А лучшее, Витек, оно в покое – я это понял только сейчас, но, надеюсь, до тебя смысл моих слов дойдет раньше…

Вот и все, что я хотел сказать. Извини, может, путано я пишу, но по-другому не умею. За прошедшие годы я кое-что нажил и хочу, чтобы это досталось тебе. Ты не думай, я все оформил чин-чинарем, так что хлопот у тебя не будет. Есть у меня дом, где я и прожил последние годы. Хороший дом, добротный, теплый я его сам построил. Хозяйство мое тебе, конечно, не пригодится, поэтому скотину раздай соседям. Тете Лиде – корову Нюрку, Виктору Степановичу – гусей и кур. Кроликов с удовольствием заберет Кузьмич из садового товарищества, мы с ним договаривались. Только вот собаку мою, Дуську, не знаю, куда пристроить, она ведь еще молодая, три года всего, жалко усыплять! С ней хорошо на охоту ходить – она хоть и дворняга, а по дичи большой спец… А еще у меня сберкнижка есть, и на ней около трехсот тысяч. Пенсию я почти не трогал, жил натуральным хозяйством; ты вроде не нуждаешься, но, если мои деньги пригодятся, забирай – я буду рад. Если же не нужна тебе моя мелочь, то купи на нее что-нибудь детское – пальтишек там всяких, обувку для детдома… Ну, сам разберешься, ты парень сообразительный.

Ну, прощай, что ли, Витек? Вряд ли свидимся, ты ведь человек занятой. Если приедешь, сам тебе все расскажу, если нет – письмо это прочтешь. Я, знаешь, его долго писал, ведь не мастак я по части писанины-то! Кажется, вышло неплохо, а?

Будь здоров. Твой дядя Паша».

К концу письма строчки начали расплываться перед Наташиными глазами. Она никогда в жизни не видела человека, написавшего это незамысловатое послание, но ей вдруг показалось, что они знакомы. Может, письмо старого завхоза заставила Виктора задуматься о том, что люди могут измениться?

– Прочла?

При звуке голоса художника девушка вздрогнула и скомкала листок.

– Я… я случайно, – пробормотала она. – Просто прибиралась…

– Да ладно уж… О чем думаешь?

– О Дуське, – соврала Наташа. Вернее, думала она, конечно же, о Викторе, но слова дяди Паши, посвященные любимой собаке, как-то сами собой вдруг всплыли перед ее мысленным взором. – Кому нужна охотничья собака, чей хозяин умер?

– Если ты и в самом деле беспокоишься о псине, то напрасно, – вздохнул он. – Я забрал ее и оставил у ветеринара.

Сердце Наташи екнуло. Она не видела Дуську, но мысль о том, что ее усыпят, показалась ей предательством.

– У Дуськи полно блох, – продолжал Виктор. – И дед, разумеется, не позаботился о прививках – если держать ее в городе, нужны печати о вакцинации и этот, как его… паспорт собачий. Так что Дуська пока побудет в лечебнице: не хочу, чтобы соседи возмущались, что я заразу в дом приволок.

– Хочешь, я сама стану с ней гулять? – предложила Наташа.

– Думаешь, зачем ты мне понадобилась? – усмехнулся Виктор. – Мне нужен человек для выгула Дуськи!

Она рассмеялась и спросила:

– Сварить кофе? А может, поедим чего-нибудь: я с утра голодаю!

Глава 20

Евгений приподнял покрывало. Лежащее перед ним тело женщины выглядело не лучшим образом: следы от удушения фиолетовыми пятнами проступали у нее на шее, губы были разбиты, а один глаз почти полностью заплыл – очевидно, побои ей нанесли перед смертью. Майор осторожно повернул голову жертвы: за ушами виднелись едва различимые шрамы – следы многочисленных подтяжек лица. В свои пятьдесят Ольга Кутепова выглядела лучше, чем большинство ее ровесниц: она явно тщательно следила за собой, соблюдала диету и регулярно навещала пластического хирурга. И зубы у нее были в полном порядке – похоже, дорогие импланты.

– И все напрасно! – словно прочтя мысли майора, проговорил патологоанатом Ершов. Коллеги его звали просто Костик, так как парню не исполнилось еще и тридцати, однако в его профессионализме сомневаться не приходилось.

– Столько денег баба вбухала в красоту, а все равно раньше срока оказалась на моем столе, где никто не оценит ее стараний! – добавил он задумчиво. – Ну разве что мы с вами…

Фисуненко лишь хмыкнул в ответ. Накануне вечером по сводкам прошла информация, что в собственной квартире обнаружен труп женщины, способ убийства которой очень походит на случай с режиссером Тумановым. Ее так же привязали за шею к батарее и задушили постепенным сдавливанием гортани. Как и у Ипполита, у Ольги Кутеповой не пропали ни драгоценности, ни дорогие вещи, однако перед смертью ее сильно избили.

– Да, – вздохнул Костик, беря в руки циркулярную пилу, – москвичей у нас в Питере не любят! Тетка-то, видать, была вся в шоколаде: квартирка, наверное, нехилая, машинка крутая…

Не слушая патолога, майор вдруг сорвался с места и бросился к выходу. Костик с удивлением смотрел ему вслед.

– Ну надо же, – пробормотал он, – а я-то думал, что после стольких лет службы в органах становишься нечувствителен к виду потрохов!

Евгений выскочил из прозекторской вовсе не потому, что ему стало дурно: его сорвало с места упоминание о машине погибшей. Ипполита Туманова везде