Этот комментарий ярко показывает главный критический отзыв о германской политике в этом эпизоде. Другим была ее явная неспособность повлиять на ход событий в Южной Африке. Когда Британия была наиболее уязвима, немцы не особенно старались дать понять, что их дружба ей необходима. Организация Британией «летающей эскадрильи» для плавания в Северном море, хотя и планировалась до телеграммы, правда с учетом Венесуэлы и Южной Африки, подчеркнула ее бессилие. Не случайно через три дня после отправки телеграммы Вильгельм провел два совещания относительно увеличения германского флота.

Морская лихорадка Вильгельма имела за собой больше, чем даже его ненасытное желание быть в каждой бочке затычкой. Юношеские воспоминания о Киле и Плимуте, изучение военно-морской истории, память о британском морском параде 1839 года, книга адмирала Мэхэна об особом значении военно-морского флота для государства (которую он прочел в 1894 году) и очарование Кауса – все сыграло свою роль. Однако в корне его отношения к флоту были неоднозначные отношения любви-ненависти к стране своей матери. Он хотел флот, потому что флот был у англичан, потому что без флота нельзя называться мировой державой, потому что это был способ обратить на себя внимание англичан, сделать Германию привлекательным союзником. Понятно, что в ранние годы своего существования германский флот едва ли был для кайзера источником удовлетворения. В 1864 году его превзошел флот датчан. Довольно долго он считался второстепенной частью армии и им руководили генералы. В 1888 году пришлось испытать немалые трудности, собирая эскадру для сопровождения Вильгельма, отправлявшегося с государственным визитом в Россию. Тяжелые броневые плиты приходилось импортировать из Англии. В 1895 году из-за необходимости обеспечить контингенты для международных эскадр одновременно на Дальнем Востоке и в Эгейском море ресурсы были истощены до предела.

Вильгельм делал, что мог. Придя к власти, он создал собственную военно-морскую канцелярию, аналогичную военной и гражданской. Годом позже он отделил флот от военного министерства и создал имперское морское министерство с пятью командными инстанциями, непосредственно подчиненными кайзеру. К большой радости семейства Круппов, Германия стала собственными силами производить броневые пластины. Но дел предстояло еще много, и быстрому движению вперед мешали два препятствия. Первое заключалось в общепринятой стратегической теории, которая ограничивала задачи германского флота береговой обороной и поддержанием порядка в заморских владениях. Для этой цели было достаточно крейсеров и небольших кораблей. Линейный флот – ненужная роскошь. Второе препятствие – отсутствие общественного интереса. Большинство германских государств не имели морских традиций. Солдаты презирали моряков и не желали усиления конкурентов – претендентов на государственный кошелек. Представлялось сомнительным, что государство может себе позволить и первоклассную армию, и первоклассный флот. Рейхстаг не видел оснований тратить деньги на корабли. Мысли Вильгельма о перевороте отчасти были вызваны страстным желанием сделать для флота то, что его дед в совершенно других обстоятельствах по наущению Бисмарка сделал в 1862–1866 годах для армии. После телеграммы Крюгеру он говорил о крупнейших ассигнованиях на флот и, когда Гогенлоэ и морской министр сказали, что ему повезет, если его годовой бюджет не урежут, взорвался, заявив, что если распустит рейхстаг, то легко найдет людей, которые профинансируют его мечту. Годом позже рейхстаг действительно урезал годовой бюджет на двенадцать миллионов марок, отчасти потому, что Вильгельм в критический момент оскорбил центристов, сказав, что его деда в Средние века непременно канонизировали бы. После этого кайзер написал письмо своему брату Генриху, назвав в нем депутатов «неотесанными грубиянами и негодяями». Генрих посчитал необходимым зачитать эту часть письма экипажу своего корабля. Кайзер поклялся, что добьется отмены решения, даже если ему придется ликвидировать конституцию и заменить рейхстаг органом, состоящим из делегатов разных государственных парламентов.

Тем временем Вильгельм, благодаря своему упрямству, сумел модифицировать предложения относительно военных трибуналов. На вопрос Гогенлоэ, согласятся ли с ними министры, кайзер ответил: «Армия и ее внутренние дела не касаются министров и по конституции являются личным делом короля. Поэтому министры не могут брать на себя конституционную ответственность за армию, которой командую я».

Такого же взгляда придерживался главный адъютант кайзера фон Плессен, который говорил, что армия должна остаться «изолированным органом, куда никто не должен осмеливаться заглянуть критическим взглядом». Военная канцелярия перевела в список отставников пятерых генералов, поддерживавших прежние предложения по военным трибуналам, а осенью 1896 года был смещен и военный министр. Но проблемы все равно остались. Вальдерзее и другие генералы стали опасаться, что, если социал-демократия будет распространяться и дальше, в армию станут приходить недовольные молодые люди, на которых нельзя будет положиться в случае чрезвычайных ситуаций. Но если от призыва придется отказаться, как от слишком опасного мероприятия, как Германия сможет надеяться отразить численно превосходящие силы противников? А значит, надо остановить социалистов, пока еще не слишком поздно. Это отношение разделяли аграрии, призывавшие правительство выступить против самой идеи социализма. Такой подход в корне противоречил политике Берлепша, который вел курс на расположение к себе рабочих, благодаря законодательным актам, защищавшим их интересы. Одновременно он признавал, что потребуется терпение, прежде чем будут достигнуты результаты. Обнаружив, что его предложения не только блокируются, но и в них включаются реакционные уступки правым, он ушел в отставку, вызвав императорское недовольство.

«Он, по-видимому, приобрел большую важность в парламенте и в стране, благодаря его репутации. Он не вполне правильно понимает конституцию. Если я им доволен, этого достаточно, и все остальное не имеет значения».

Но даже у более важных министров имелись проблемы. Министр внутренних дел Беттихер впал в немилость за то, что не протестовал, когда по поводу важного события в Гамбург прибыл он и несколько социалистов, а мэр счел уместным обойтись без привычных приветствий императору. Вскоре после этого кайзер произнес речь, в которой назвал советников своего деда «инструментами его высочайшей воли». Лидер прогрессистов Рихтер резко высказался об этом выражении в рейхстаге, после чего раскритиковал Вильгельма за импульсивность и непоследовательность, а его министров за то, что они являются всего лишь послушными инструментами. Неспособность Беттихера занять твердую позицию по отношению к такой оппозиции стала последним гвоздем в крышку гроба. Тем временем Маршал посчитал своим долгом привлечь берлинскую газету за клевету, и тем самым он вскрыл любопытный факт: ведущий полицейский чиновник постоянно снабжал прессу дискредитирующими и клеветническими материалами, некоторые из которых были направлены непосредственно против министров. Полицейский, действовавший скорее по наущению Бисмарка, чем по собственной инициативе, также отвечал за личную безопасность кайзера. Истец, таким образом, оказался скорее успешным, чем популярным, и это было не единственное основание для его обвинения.

В феврале 1897 года вспыхнуло восстание на Крите, лидеры которого объявили о переходе острова