пришла информация о рейде Джеймсона на Трансвааль. На первый взгляд Британия играла на руку немцам. Она как раз находилась в разгаре спора с Соединенными Штатами из-за Венесуэлы и сумела оскорбить итальянцев, не обратив особого внимания на их поражение в Абиссинии. Хотя британское правительство весьма оперативно отреклось от Джеймсона, считалось, что министр по делам колоний Чемберлен поддерживал его сторонников. Он даже не пытался остановить рейд, сделав вид, что ничего не знает о нем. Маршал старался объединить Европу против Британии, имея в виду в конечном счете убедить ее в необходимости для нее германской дружбы. Но отречение Британии от Джеймсона выбило почву из-под ног Маршала, уже готовившегося к разрыву дипломатических отношений, а поражение Джеймсона сделало ненужной подготовку к отправке пятидесяти морских пехотинцев из залива Делагоа в Преторию, имея целью показать, что Германия не позволит Британии аннексировать Трансвааль.

Вильгельм, заверивший царя, что никогда не позволит Британии занять Трансвааль, терял терпение. Говоря с военным министром о военных трибуналах, он использовал такие выражения, что, будь на его месте кто-то другой, дуэль была бы неминуемой. В день Нового года он сказал генералам, что ни при каких обстоятельствах не согласится на эту меру. Посол в Санкт-Петербурге, увидевшийся с кайзером в тот же вечер, записал, что тот кипел от гнева и уже готов был сражаться с Англией. Он уже составил проект телеграммы, адресат которой и точное содержание неизвестны, но, судя по всему, Трансвааль объявлялся германским протекторатом. Однако повод для ее отправки был ликвидирован победой буров, и утром 3 января кайзер в сопровождении трех адмиралов явился к Гогенлоэ, чтобы разобраться в новой ситуации. Было обсуждено несколько вариантов развития событий – международная конференция, отправка подкрепления в Делагоа и отправка миссии, чтобы выяснить, в какой помощи нуждается Крюгер. Первый был отвергнут из опасений оскорбить буров, второй – потому что мог привести к войне с Британией. В разгар встречи один из чиновников был откомандирован, чтобы составить поздравительную телеграмму Крюгеру. По пути он встретил Гольштейна, и тот, узнав, что происходит, выразил сомнение. «Не надо вмешиваться, – сказал маршал, – вы понятия не имеете, какие идеи там обсуждаются. Все остальное намного хуже». Эта история вкупе с другими свидетельствами долгое время заставляла историков думать, что министры предложили телеграмму в качестве отчаянной меры, желая во что бы то ни стало отговорить Вильгельма от насильственных действий. Однако Вильгельм двадцатью пятью годами позже утверждал, что телеграмму навязали ему министры, вопреки его воле, и впоследствии появились свидетельства того, что в этом утверждении что-то есть. Кто бы ни был автором, текст телеграммы следующий: «Я выражаю вам свои искренние поздравления с тем, что вы вместе с вашим народом смогли, не призывая на помощь дружественные державы, собственными силами восстановить мир, нарушенный вторгшимися в вашу страну вооруженными бандами, и обеспечить независимость вашей страны от нападений извне»[28].

Опасения кайзера, что телеграмма вызовет недовольство в Британии, оказались настолько же обоснованными, насколько упорные заверения его министров, что только это удовлетворит Германию. Диаметрально противоположные реакции двух народов – самый неприятный аспект проблемы. Британцев она возмутила, как непрошеное вмешательство во внутренние дела со стороны того, кто, являясь внуком королевы, должен был их поддержать. Ее посчитали знаком, что враждебность к Британии, широко распространенная среди немецких народов, разделяется их лидерами. Ее также сочли раздраженным высказыванием того, кто бессилен повлиять на ситуацию. Послание президента Кливленда относительно Венесуэлы, хотя оно было едва ли менее обидным, привлекло намного меньше внимания. «Общественное мнение, – сказал Гацфельд, – изменилось всего за одну ночь и не в нашу пользу». За несколько дней кайзер получил от сорока до пятидесяти оскорбительных писем, в основном анонимных. Когда в первом королевском драгунском полку Вильгельм был произведен в полковники, королева назвала этот акт «достойной сожаления охотой за форменными одеждами», разорвала его портрет и бросила в огонь. Принц Уэльский говорил о «неуместном недружественном акте» и дурном вкусе своего племянника. Он выразил откровенное недоумение вмешательством императора в дело. Южноафриканская республика не является независимым государством в полном смысле этого слова и находится под сюзеренитетом королевы. (На самом деле, хотя слово «сюзеренитет» было включено в Преторийскую конвенцию 1881 года, в Лондонской конвенции 1884 года оно не повторялось.) Принц выразил надежду, что племянник в этом году не приедет в Каус, и потребовал, чтобы мать устроила Вилли хорошую трепку.

Спустя восемнадцать лет британский посол в Берлине сказал своему бельгийскому коллеге, что непонимание между Германией и Британией началось с телеграммы Крюгеру. Во время ее отправки посол в Риме сказал своему германскому коллеге, что британцы никогда не забудут пощечину, данную кайзером. Все зашло слишком далеко. Телеграмма удивила британский народ больше, чем британских министров, но даже с учетом этого положение не было безнадежным и его можно было урегулировать умелой рукой. Рейд Джеймсона был не самым заслуживающим похвалы эпизодом в британской истории, и, оглядываясь назад, можно утверждать, что негодование было преувеличено. Бисмарк, считавший что ссылка на дружественные державы была ошибкой, не без оснований заявил, что телеграмма могла быть послана Крюгеру и лордом Солсбери. Королева выказала верное понимание ситуации. Она сказала сыну, что «резкие ответы и язвительные замечания только раздражают и приносят вред; в суверенах и принцах их быть не должно. Ошибки Вильгельма исходят из импульсивности и самомнения, в то время как спокойствие и твердость – самые надежные орудия в подобных случаях». Письмо, которое она написала Вильгельму, – великолепный пример обоих качеств. Он не мог ни воспротивиться ее словам, ни отмахнуться от них. Она четко сказала ему, что считает его действия суровой ошибкой и они причинили ей боль. Письмо «доставило удовольствие» Вильгельму, который легко оправдал себя нежеланием оскорбить Британию, выразив удовлетворение тем, что непокорный слуга королевы потерпел поражение. Этот же аргумент использовал Маршал, но королева нашла его «неубедительным и нелогичным». Надежды принца Уэльского претворились в жизнь. Кайзер не приехал в Каус ни в том году, ни в течение следующих нескольких лет. Вместо него в Балморал прибыл царь, о котором лорд Солсбери с удовлетворением сказал: «Он совсем не такой, как тот другой император».

Тремя годами позже Сесил Родс был принят кайзером, несмотря на то что был одет в пиджачную пару, и разговор зашел о рейде Джеймсона.

«Понимаете, – сказал Родс, – я был непослушным мальчиком, и вы захотели выпороть меня. Теперь мой народ готов выпороть меня за то, что я был непослушным мальчиком, но, если это сделаете вы, люди скажут: „Нет, если это кого-то и касается, то исключительно нас“. В результате вы, ваше величество, стали не